В городе Е - страница 7

Марина живо представила, как старый могучий Свердловск, оставшийся без зубьев своих ровных оград, выломанных 90-ми, терпеливо ждал, когда окрепнет поколение, которое поможет ему с починкой. И вот когда казалось, что пришла помощь, он обнаружил, что над ним посмеялись. Нет, ему не помогли восстановить поредевшие ряды его черных оград, вторивших своим цветом художественному чугунному литью, не вернули по праву принадлежащую ему первозданную строгость линий. Они влепили туда цветастых фигурок, проистекающих, между прочим, из того же самого авангарда, что и конструктивизм, но это не помогало им прижиться. И дед мог только бессильно браниться на молодчиков, которые гогоча объявили ему, что так нынче модно. Может ли быть в этом искусство? Отгрызть то, что было создано прошлым, и заполнить его своим: «А мы другие»? Можно ли позволить молодому стрит-артеру мазнуть баллончиком на полотне классика? Марину не смешила эта история.

В конце экскурсии они подошли к стене, где была изображена арфистка в средневековом наряде. Особенность этого арта была в том, что арфистка появилась как дополнение к пятну краски, которая, струйками стекая по стене, натянула струны «арфы». Это изображение не радовало красками или высокохудожественным исполнением, но что-то заставило Марину сделать фото, наверное то же, что не дало коммунальщикам закрасить его, обновляя фасад здания – арфистка и ее арфа остались нетронутыми.

Получив оплату за экскурсию, ведущий с приятелем заторопились распрощаться, группа разошлась. Марина какое-то время шла в одну сторону с молоденькой Аней.

Аня, скажи, а как ты думаешь, что такое искусство?

В искусстве главное – сделать что-то новое, скандальное и стать известным, – отозвалась Аня уже готовым ответом.

И всё?

Да, как Дали, например, – уверенно ответила Аня.

«Сделать что-то скандальное и стать известным,» – повторила про себя Марина, как будто пытаясь извлечь из этой фразы какой-то дополнительный смысл, но его не было, как не было в этих словах и правды, и красоты.

Попрощавшись с попутчицей Марина зашла в ближайшую кофейню согреться. Тепло нужно было не только ее телу. После этой прогулки, сырой стала не только обувь, отсырело что-то внутри. Получив горячий кофе, Марина открыла на телефоне последнюю фотографию. Что ее задело в этой арфистке? Во—первых, она сильно выбивалась из ряда того, что видела сегодня Марина. Она пришла не из модных тенденций, не из современных протестных настроений, не из желания прокричать о себе… Она была призвана из другой эпохи, откуда из хранилища вечных женских образов. И призвала ее арфа, которую извлек из пятна художник. Он заставил убогое пятно, чью-то грубую оплошность или странную злонамеренность, петь звуками арфы! Он преобразил низшее в высшее, увидел красоту, и заставил увидеть нас. Вот это магия!

«Нет, нет, – думала Марина, – они ошибаются. Искусство не в новизне, не в умении выделиться, искусство не в бунте, не в желании сделать все наоборот, и первое, и второе, и третье – порождается не самыми высокими человеческими проявлениями и простым умствованием. А искусство протягивает нам красоту замысла и формы, чтобы поднять нас к чему-то не всегда новому, но вечному и высшему. Наверное так.»

Но утвердившись в этой мысли, Марина тут же стала себе возражать. Ведь есть же, есть эти угрюмые, обшарпанные, незаслуженно запущенные дома, есть уродливые стороны жизни и человека. Можно ли их игнорировать в искусстве? Созревший было ответ опять выскользнул из ее рук и ушел под нескончаемые воды противоречий.