У Прохорова тоже было что-то в руках, я не сразу поняла, что это диктофон. К сожалению, я таким не запаслась. Раньше писала на телефон, потом полетела карта памяти, и эра моего диктофона на этом закончилась. Да и не нужен он был мне! Я редко выходила на такие задания. Кажется теперь придется приобрести.
– Сейчас, зайдем в мой кабинет, присядем, и я вам расскажу все, что знаю, – обнадежил нас начальник тюрьмы. Хотя он и был любезен с нами, в душе я была насторожена. Чем-то он мне не нравился. Вроде бы и черты лица мягкие, округлые, и голос мягкий, несколько даже подобострастный, но я сразу сочла его несколько подозрительным.
У него в кабинете было довольно просторно. Такого большого мягкого кресла не было даже у Альберта Эдуардовича. Я бы сама с удовольствием сидела в нем каждый рабочий день. Возле кресла стоял рабочий стол, с одной стороны заваленный документами, с другой стояла одна рамка, я не видела ее содержания, так как она была отвернута от нас, вокруг были столы, шкафы, большой черный диван и даже телевизор. Да, начальник тут хорошо устроился. Он предложил нам расположиться на стульях напротив него, мы не заставили его повторяться и тут же опустились на предложенные места.
– Чаю?
И Прохоров, и я отказались от его предложения.
– О чем вы меня спрашивали? Ах, да! Когда и сколько… Ну, всего было обнаружено три трупа.
– Разве не два? – спросила я.
– Три. Два на этой неделе и один на той. Мы не стали о нем говорить. Он сидел в общей камере, и мы решили, что это убийство. Из родных у него никого не было, поэтому мы решили умолчать…
– А почему сейчас рассказываете? – поинтересовался Петр.
– По тюрьме среди заключенных пошел слушок, что он был первый из троих… Вот я и решил вам рассказать… Все-таки вы разбираете это дело, вдруг они правы…
– То есть, вы хотите сказать, что правда по-любому выплывет наружу и чтобы не опорочить имя свое и тюрьмы, вы решили сами все рассказать?
Начальник молча кивнул. И только выждав паузу продолжил отвечать на вторую половину моего вопроса:
– Происходили эти самоубийства ночью. С утра мы находили их уже мертвыми. Все были повешены.
– На чем? – спросил Прохоров.
– На колючей проволоке. Я не знаю, даже не имею ни малейшего понятия, откуда они ее брали. Мы проверяли, нигде ничего отрезано не было.
Тут начальника позвали, и он вышел наружу. Мы с Прохоровым остались одни. Я снова стала оглядывать кабинет.
– Не похоже, чтобы он врал – внезапно для меня сказал Петр.
– Я тоже так думаю – согласилась я. – Но мне он не нравится. Ты наверное посчитаешь это странным, он же к нам отнесся с большой симпатией и с радостью согласился все рассказать…
– Зря! Мне он тоже не нравится. Не люблю излишне любезных личностей!
В этом мы с ним были схожи. Петр встал и стал все рассматривать, даже достал из сумки камеру, чтобы сфотографировать что-нибудь подозрительное.
– Как думаешь, он надолго ушел? – переживала я, чтобы нас не застукали.
– Если его так внезапно вызвали, и он не стал обсуждать это в кабинете, то минут на 15 точно. Не удивлюсь, если это 4-е убийство, ну или кто-то взбунтовался из его «послушных воспитанников».
Прохоров продолжал шарить по кабинету, просматривая бумажки, содержимое шкафов… Я последовала его примеру и тоже встала, чтобы осмотреться. Взглянув наконец-то на ту рамку, я увидела фотографию начальника с двумя мужчинами и одной женщиной. Я ожидала увидеть семейное фото, было странно натолкнуться на дружеское фото. Я не стала придавать этому большое значение, и пошла к окну. Оно выходило во двор, где как раз обычно выгуливали заключенных. Я стала вглядываться и заметила там нашего недавнего собеседника, который что-то кричал на заключенного. Тот же указывал на свои руки, поднимал рубашку, что-то кричал и вытирал лицо.
