– Страшно? Все-таки уголовник! – поинтересовался Петр, и тут же взяв меня за руку, сказал – не переживай. Любой лишний шорох и его уведут.
Вот за это я и волновалась, что они используют любое лишнее движение или слово, чтобы его увести. Как это предотвратить? Я посмотрела на Прохорова, он сидел спокойно и уверенно. Видимо, он не переживал за то, что сейчас будет происходить. Поэтому я решила полностью положиться на него. Ведь если бы ни он и его повадки, то я бы сюда даже не попала.
Открылась дверь и появился невысокий смуглый мужчина лет сорока, с боязливым бегающим взглядом, он отличался некоей сутуловатостью. Он остановился, осматриваясь, но сзади его подтолкнул тот самый парень, чтобы тот двигался вперед.
– На стул! – скомандовал парень, который не так давно очень мягко обращался к нам. Сам же он встал возле двери.
Заключенный неторопливыми осторожными движениями подошел к стулу, пристально смотря на нас, и медленно опустился на него. Его настороженность заставляла и меня следить за каждым его движением. Казалось, что я уже слежу даже за его дыханием.
– Не могли бы вы ненадолго выйти, – обратился мой коллега к парню в дверях.
– Я обеспечиваю вашу безопасность!
– Не переживайте, я смогу постоять за нас обоих, – настаивал на своем Петр.
Удивительно, но настаивать больше не пришлось, и мы остались в комнате одни. Я решилась открыть рот:
– Здраствуйте, мы журналисты из новостей и хотели задать вам…
Но он не дал мне договорить, вскочив со стула и подавшись вперед. Прохоров тут же встал и закрыл меня, но вместо нападения мы услышали крик о помощи:
– Спасите меня! Спасите! – громким шепотом повторял заключенный, опираясь руками о стол и смотря пристально на нас. Его глаза стали еще больше, чем до того, как он сел на стул. Весь вид его выглядел несколько пугающе. – Вызволите меня отсюда! Переведите в другую тюрьму!
Тут он схватился за голову, и стал опускаться обратно. Он зажмурил глаза. Губы были приоткрыты, уголки их смотрели вниз, и я расслышала, как он начал всхлипывать. Да, он заплакал. Что могло происходить здесь, если преступники, эти черствые бессердечные люди, несущие зло мирному населению, были настолько сломлены? Внезапно мы с Прохоровым различили следующие его слова:
– Они убьют меня! Я умру! Меня убьют! Не хочу! Я не хочу умирать!
Мне было ужасно любопытно, что же происходит. А может этот заключенный над нами только смеется, изображая психически больного человека. Потому что именно такое впечатление сложилось бы у любого, видевшего эту картину.
– Что происходит? Объясните, – попросила я. – Вам кто-то угрожает? Кто-то вас бьет.
– Бьют! Уже вторую ночь, как Косаря, как Лысого, как Батю! – видимо, это были клички тех убитых. – Они умерли, я тоже умру. Он пришел за мной!
Кипринский поднял на нас лицо, оно было искажено от чувства ужаса.
– Кто он? – спросил Прохоров у заключенного.
– Ад. Призрак ада. Ужас во плоти!
– Подождите, – попросила я. – Не говорите загадками! Кто этот «ужас во плоти»? Это кто-то из заключенных или из надсмотрщиков?
Тут он расхохотался. Мне тут же стало не по себе. Петр это заметил и прокричал:
– Тихо!
Тут же он смолк. И решился ответить на мой вопрос:
– Он невидим! У него огромная сила! Это что-то сверхъестественное и оно жаждет крови!
Говоря это, Кипринский немигающим взглядом смотрел на меня. Его голос – тихий, осторожный – вызывал у меня страх. Прохоров, видя, как мы с Кипринским неотрывно смотрим друг на друга, решил разбавить обстановку.
