– О да, партия нас очень сблизила. Но мы так и не нашли общий язык. Ты понимаешь – общий язык.
– Ты прям заинтриговала.
– Интриганка. Буду тут интриги плести.
– Ты же Ваньку знаешь, он к алкоголю не притрагивается, но я слышал, что в ресторан можно будет со своим, – он потряс полупустой бутылкой с пивом. – Это для разогрева.
– Моё сердечко уже в предвкушении.
К микроавтобусу подъехала BMW, украшенная двумя розовыми лентами. Из машины появился Иван, а следом его жена – Мария Коновальцева, бывшая Джус. На Марии – миниатюрной, хрупкой девочке, макушкой не дотягивающейся до плеча мужа – сияло скромное свадебное платье. Оно не было пышным, не имело шлейфа, на нём не висели кружева, ленты, цветы и прочие изыски, и такое впечатление производило это платье, будто его шили самостоятельно на швейной машинке. Но цвет! Оно сияло нежным розоватым оттенком, и глаза радовались, когда смотрели на невесту. И стоило Лере увидеть Машу, увидеть её сияние, как она поняла истоки ненависти к этой девушке. Маша лучше, чище и добрее, чем она сама.
– Здравствуйте, мои дорогие друзья, – поприветствовал Коновальцев. – Ну как вы тут? Всё хорошо? Сейчас поедем по городу, будем делать красивые фотографии.
Мария скромно таилась за его спиной. Парниша хлопал в ладоши. Одноклассники приторно смеялись.
– Надеюсь, я доживу до ресторана, – шепнула Лера Аркаше.
– Есть одна идея, – и он ослепил её улыбкой.
Пока ехали до нужной фотолокации, Лера рассуждала: «Понятно, он нашёл себе забитую мышку, а я… у меня есть характер. Она и слова поперёк ему не скажет, какая ещё спутница Ваньке нужна? А у меня характер».
И в ответ слышала досаждающее змеиное ворчание: «А ты бы хотела, чтобы они тут же развелись? Ну-ну, и желай дальше зла, неудивительно, что он предпочёл её тебе».
Церемония фотографирования стартовала в другом городском парке. Коновальцев позировал неумело. Тело у него было, как у пластмассовой игрушки, – неспособное принять естественную позу. Сковывал американский китель, обвешанный партийными медалями и нелепо выглядевший рядом со скромным платьем Марии.
А движения Марии и позы, которые она принимала для позирования, были просты и естественны. Платье никак не сковывало её. И в этой простоте проскальзывали очертания всего её образа жизни, её идей и мыслей, таких же простых и естественных, лишённых коварства и притворства. Простота делала миниатюрную девушку как бы невесомой, и создавалось впечатление, что и не девушка она вовсе, а бестелесное духовное существо.
И как же Лера бесилась! Ещё и Аркаша куда-то запропастился, и она осталась один на один с парнишей и одноклассниками, молчаливыми и ничем не интересующимися.
Ну что ж, видимо, настало время добить себя окончательно. Балабанова перегородила путь Коновальцеву:
– А Пётр тебе ничего не передавал?
– Нет. А должен был?
– Совсем ничего? Никакой бумажки?
Лицо Ивана сделалось непроницаемым. Он забыл о свадьбе, о невесте, и как бы очутился в своей каморке.
– Что он должен был мне передать?
– Ничего. Ничего не должен был тебе передавать. Я ошиблась.
Мария взяла жениха под руку, и Коновальцев сразу преобразился – стены каморки рассыпались.
– Я обязательно спрошу у него, если ты о чём-то просила.
– Нет. Не говори ничего.
– Расслабься. Ты что-то напряжена. Сегодня же праздничный день.
«Это я напряжена?» – мысленно рассердилась Балабанова. И провожая взглядом пару, которая вмиг стала единым целым, подумала: «И чего ты ожидала от Петра? Конечно, он не выполнит твою просьбу. Ему плевать на тебя. Всем на тебя плевать».
