Следующие три дня Пол Тэйлор провел в заточении. Достав список, заботливо составленный для него студентами на бланке с надписью «Накладная», он заказал в номер книги и видео.
Книги привели его в уныние. Несмотря на великолепный русский язык, образцам стиля которого позавидовал бы любой английский автор (если бы, конечно, писал по-русски), Пол почти ничего в них не понял. Тургенев писал красиво и умно, но при этом о каких-то людях, которых в реальности не существует. Его непомерно впечатлительные девушки поминутно краснели, охали и чуть что падали в обморок. Лермонтов был эгоистичен, мрачен и, судя по всему, просто одержим идеей демонизма. Толстой оказался до невозможности назидателен и многословен. Особенно же он, сделал для себя вывод Пол, увлекался батальными сценами, в которых ровным счетом ни черта не понимал. Чехов показался Полу Тейлору и вовсе каким-то мизантропом, человеконенавистником, паталогоанатомом, только что вылезшим из прозекторской. Особенно же его поразил роман некоего Достоевского, в котором не совсем нормальный молодой человек ни с того ни с сего вдруг решил убить старушку – мол, она вошь, и жить ей не стоит. Прикончив же старушку, он долго мучился, ходил на допросы к какому-то полусумасшедшему следователю, вступал в странные отношения с истеричными барышнями сомнительного поведения. В результате, вместо того, чтобы скрыться с деньгами, полученными от другого сумасшедшего, который застрелился оттого, что ему опостылела жизнь, неожиданно пошел куда-то на площадь и признался в убийстве. Да, такого бреда Пол еще в жизни не читал. Он, конечно, изучал в университете литературу, даже читал некоторые произведения русских авторов в дайджестах, то есть кратких пересказах, знал понаслышке, что русская литература великая, но такого он и представить не мог. Впечатление было ужасное. Не спас положения даже Пушкин, который понравился Полу больше остальных.
Отшвырнув все эти книги и признав, что образ мыслей аборигенов для него не стал яснее ни на йоту, Пол принялся за видео. Он добросовестно отсмотрел сагу о похождениях бравого штандартенфюрера СС Штирлица в тылу врага, сериал о плохом опере Жеглове и хорошем опере Шарапове, повесть о нелепой жизни некоего Бузыкина, в которой фигурировал абсолютно ни во что не въезжающий придурок-иностранец, какую-то деревенскую историю о любовном треугольнике, в центре которого стоял тот же тип, что играл Штирлица, буффонаду о бароне Мюнхгаузене, клоунаду о каком-то Костике, жившем у Покровских ворот с соседями, у которых были странные фамилии – Хоботов и Велюров…
В конечном итоге в голове Пола все окончательно смешалось. Ему хотелось лишь одного – чтобы все это как можно быстрее закончилось.
Так что официант подоспел как нельзя кстати. Он отвлек Пола от этого трехдневного безумия. Позвонив дежурному, Пол вызвал горничную, чтобы убралась в номере. Проследив за женщиной, чтобы не дай бог, не нашла чего ненужного, он щедро наградил ее чаевыми и выпроводил восвояси.
Войдя в ванную и приняв контрастный душ, Пол изо всех сил растерся махровым полотенцем, чисто выбрился, надел свежую английскую сорочку, твидовый костюм и сел за стол.
«Так, – сказал он сам себе. – Что мы в итоге имеем?»
Положив перед собой чистый лист бумаги и взяв остро отточенный карандаш, стал делать заметки.
«Первое. В этой стране очень слабы общественные установления. Второе. Нет почтения к власти и авторитету. В лучшем случае – раболепие. Третье. Все взаимоотношения строятся по горизонтали, между конкретными людьми, на основе уважения. Четвертое. Здешним людям чуждо понятие середины, того, что составляет основу буржуазности. Живут по принципу либо все, либо ничего. Пятое…»
