Впрочем, и разметка вскоре кончилась. Потянулись веселые холмики и перелески, овраги и ложбинки. Местность стала более выпуклой, более ландшафтной. В просветы между холмами виднелись дальние, незамутненные ничем горизонты, и небо придавливало сверху необъятной плюхой безудержно рвущийся во все стороны простор.
Автобус несся по нему, крошечный и какой-то цельный, литой как майский жук и я несся вместе с ним, постепенно растворяясь в окружающей, давно не виданной свободе. И я сливался с ней, так же, как сливался натужный рев двигателя с широкой песней ветра.
И я покинул этот автобус на простенькой остановке, на полпути из Прёта в Кумарино, возле отворота на райцентр Штырин. Со мной сошли два грибника в балахонах-энцефалитках и тут же маньячески растворились в придорожном лесе. А я, закурив, потопал в Штырин, ни на что не надеясь.
6.
Миновав монументальный бетонный колос, из которого как из коварной пучины, торчали две руки и держали ржавый герб с надписью Штырин, я тут же свернул на второстепенную дорогу.
Я полагал, что дальше, по главной дороге должен быть милицейский пост, и вид одинокого путника, вероятно, привлек бы внимание скучающей штыринской стражи. Пожалуй, само явление такого путника они сочли бы непорядком, ибо порядком был исход населения из Штырина в поисках лучшей доли, а не вход в него в надежде на оную, да еще пешком и налегке.
В общем, я решил подстраховаться и теперь бродил в закоулках всяких мелких, как одна полуразрушенных, запущенных автоколонн, мастерских, лесопилен, складиков, баз, хранилищ. Никто не обращал на меня внимания ибо вид мой был вальяжен и независим, как у всех встреченных мною редких аборигенов. Тут никто никуда не торопился. Деловой вид и стремительный шаг здесь были не в почете.
Вдоль пыльных дорог росли окаменелые кусты, покрытые пылью точно раствором цемента. Изредка проезжал, бряцая всеми мощами сразу грузовик. Древние трубопроводы угрожающе скрипели над головой, насыпая за шиворот труху и ржавчину. И почти ничего не предвещало здесь жизни в разумном ее проявлении.
Впрочем вскоре некие признаки обнаружились. Вдали, на небольшой площадке возле дороги сидело трое мужиков. С виду это были обычные обитатели любых промышленных окраин, неизвестно каким чертом сюда занесенные, и что здесь делающие. Они сидели возле дороги на корточках, подтянув к коленям обвислые треники, выгнув спину колесом и неподвижно смотря перед собой.
У каждого, по заведенной раз и навсегда традиции таких окраин в каком угодно конце страны, имелась неопределенного цвета застиранная майка, и по этой же традиции майка была снята, скручена жгутом и переброшена через плечо. Каждый имел болезненного вида кожу, татуировки и шрамы на тщедушном туловище. Спины их уже покрывались пылью, над ними летали мухи, солнце, садясь, заходило сбоку и начинало бить им в глаза, но они не шевелились, словно окаменели.
Так как других людей не было, я решил попытать удачу на них. Будучи взращенным в рабочем районе городка Кумарино, я знал с детства, что у подобных особей есть целое мировоззрение, не позволяющее им считать за равного человека, о чем либо их просящего. У них от этого резко, буквально с нуля, возрастает чувство собственного достоинства, а ты наоборот оказываешься «по жизни лох». Пэтому я устроился напротив них, на другой стороне дороги, присел на корточки, и закурил ни на кого не глядя.
