11.
Изолятор обманчиво дышал тишиной. В камере, куда меня поместили, ряд сплошных деревянных нар тянулся по одной стене, и такой же, но чуть короче, был напротив. Рядом с коротким зияла в углу параша – отхожее место. Над дверью, под потолком, имелось зарешеченное окошко. Неяркая лампочка мерцала в нем как мотылек в плафоне. На нарах, укрывшись, лежали три человека. Я почесал голову, и тоже полез на нары.
Сидеть на нарах было неудобно, все болело, и я улегся, пристроившись головой на трубе, идущей вдоль стены. Едва я закрыл глаза и задремал, как жуткий дребезжащий звук разорвал перепонки. Забыв о боли, я спрыгнул на пол. Звук летал вокруг назойливой мухой, залетевшей в колокол и бьющейся со всего маху о его стены. От этого звука все плыло перед глазами, а от прыжка с нар плыл я сам. Натурально, махал руками, будто греб по воде, только это и удерживало на ногах. В глазах летали лиловые круги.
Звонок умолк, но с нижних нар раздался голос:
– В рот-компот! Какой чудак лег башкой на трубу? Я сейчас ее кому-то в жопу запихаю!
Чьи-то шаги зашаркали в мою сторону. Я повернулся на звук и выставил вперед руки. Будто это могло меня защитить.
– Че ты сушенки растопырил, – послышался тот же голос, но уже рядом. – Ба, какие люди!
Зрение возвращалось, и в тусклом свете уже различался силуэт.
– А никак не признал меня, брателло? – С усмешкой произнес голос.
Я отошел на шаг назад и пригляделся:
– Виктор, ты что ли?
– А то, пихать меня в сад! За что сюда залетел, братан ты мой космический?
Мы обнялись и полезли к Виктору на нары. Спать он больше не собирался и сыпал шутками и прибаутками:
– Это у мусоров прикол такой, с трубой-то, – поведал Виктор.
– Хорошенький прикол, – я тер затылок, по которому, казалось до сих пор колотила звенящая труба.
– Прикол на отметку «пять с минусом», – согласился Виктор. – Труба сквозь все камеры проведена, ну типа отопление или чё там. Эти козлы и придумали забаву – приделали к ней старый звонок с медными кулачками. Едва труба качнется, они звонок включают, а человек в непонятках как подорванный носится. Шоу на весь изолятор. Ух и повезло братан, что ты ко мне в камеру заехал. Теперь не только мусорам, но и мне нескучно.
– Повезло, это точно! А в других камерах кто?
– В других камерах нет никто, – мой приятель развел руками. – В других камерах выходной.
– Да, не затеряешься.
– Это точно! – расхохотался Виктор. – Хорошая шутка, пихать меня в сад.
– А я и не шучу, – буркнул я.
Виктор заржал еще громче.
– Ух я тебе и рад! – Не унимался он. – Я тут вторые сутки томлюсь, а словом перекинуться не с кем. Тот вон, на дальней шконке, дед-бродяга, он доходит, – болеет сильно. Его закрыли, вот он с горя и занемог. Так доходит, что его завтра днем или в морг свезут или на больничку. Слышишь, дед? Тебя куда лучше отгружать – на кладбище или поживешь еще?
– Вить, хорош, – вступился я за старика, – ему и без тебя хреново.
– Так, а я че, – пожал плечами Виктор. – Я же так. В шутку. А деду все одно вилы. Что на тюряжке, что на больничке – так и так дойдет.
Виктор стал рассуждать, «что и так и сяк дедуся бы отъехал, только бы если по уму, так дома, у бабки под дряхлой титькой, а тут оно вон чё». И в ярких образах, чуть не в лицах разыграл сценку как помирает честнейший дед-бродяга.
– Ты то как сюда попал? – Сменил я тему.
– Да, вообще не по уму, – отмахнулся Виктор, – по чистой бакланке. Рыбки мне хотелось свеженькой. Давно уже хотелось, ёж-мнешь. А рыбу я ем только свежую. Тем более её в реке дофига, пихать меня в сад. У нас тут такие просторы, хреналь, Витька рыбы себе что ли не найдет?
