Однажды в детском доме, где вырос Мишка, и где на день рожденья и дети и взрослые старательно изображали веселье, кто – то из ребят после торжества сказал:
«Мы на этой земле никому не нужны, так зачем притворяться?»
«Вы государству нужны!» – очень серьезно ответила тетя Зина.
Так и запомнил Михаил Романов – государству он нужен! Тогда он еще не понимал, зачем. Но он все равно полюбил это непонятное государство самой нежной любовью. Он сладко засыпал с улыбкой на губах, мечтая когда-нибудь встретиться с большим добрым дядей с широкими плечами, так он считал, выглядит государство. Из близких у Мишки никого не было. Не сложилась и взрослая жизнь. Вернее, это другие так считали. Раз жены нет – значит, не сложилась жизнь. А Мишка считал себя вполне удовлетворенным. Он закончил институт. Он отслужил в армии. Он здоров. И, наконец, он работает механиком корабля. А это, что бы там ни говорили, была мечта его жизни.
День рожденья Мишка никогда не праздновал. Зачем, если день грустный? Он даже не говорил никому, что у него день рожденья. Начнутся фальшивые поздравления. Одним словом, собственный день рождения Михаилу Ромашкину не нравился. И хорошо, что он проведет его на работе, где всегда занят, где как раз накануне так вымотался, что проспал почти сутки. Это было как бы оправданием днюрождественскому непризнанию.
Михаил умылся в своей каюте и подумал о завтраке. Спускаться в кают – компанию не хотелось, но другой возможности позавтракать у него не было. Может, что – то от ужина осталось? Ромашкин не признавал таких изысканных тонкостей, как чашечка кофе по утрам – дома он всегда жарил яичницу или хлебал борщ.
В кают – компании, вопреки обыкновению, царила могильная тишина, и не слышался гогот молодых голосов.
– Привет, Сашок! – обратился Мишка к вестовому. – А где Иваныч? Что нового произошло на судне?
– Иваныч делает очередную ревизию своему хозяйству перед дальним походом, – ответил вестовой. – А на судне, кроме убийства, ничего не произошло.
– Осталось что-нибудь от ужина? Я бы съел, – отозвался Мишка.
– А кто бы сомневался? – ответил вестовой, накладывая полную тарелку вчерашней пшенной каши. – Я разогрел в микроволновке.
– Так какого убийства, Сашок? Ты имеешь в виду буксир? Что, придется его списать? Совсем плохи его дела?
– Да ты что, Ромашкин? В самом деле не знаешь или придуриваешься? Весь корабль на ушах, а он спит, как сурок. Тебя что, следователи не вызывали?
– Что – то я ничего не пойму! – Мишка застыл с ложкой в руке. – В самом деле, кого – то убили? Я спал, как убитый… Тьфу-тьфу!
– Вчера в трюме убили водолаза из Южного порта. Так говорят, по крайней мере, – сказал вестовой. – Может, еще и неправда. Может, сам помер.
– В нашем трюме?
– В нашем.
– Что там делать водолазу из Южного порта? Что вообще может делать водолаз на нашем плавкране?
– Вот и я о том же, – отозвался вестовой.
– А как фамилия водолаза, хоть знаешь?
– Костров. Серега Костров.
Ромашкин, который еще не отошел от стойки и стоял с тарелкой дымящейся каши, поставил ее на полку и угодил мимо. Тарелка упала на пол и, ударившись о кафельные плитки, раскололась на две половинки.
Уставившись на размазанную по полу кашу, Мишка глухо произнес:
– Сейчас! Я уберу сейчас.
– Да что с тобой, механик? Ты не болен? – заволновался вестовой. – Я сам уберу. Плохо тебе, что ли? Или… ты знал его?
– Кого? – с усилием спросил Мишка.
