Вера пару раз видела Никиного деда. Высокий, седоватый, как две капли воды похожий на великого полководца Суворова, каким он изображён на картине кисти Николая Уткина. От фельдмаршала Степан Ильич отличался высоким ростом и гражданским платьем. Надо сказать, что одевался он модно, а если быть понимающим человеком, то очень модно: не вычурно, а с тем неявным шиком, какой придают качественные вещи. Ну, ещё бы – свободно владея тремя языками, дед работал в министерстве внешней торговли, с "зарубежными товарищами". Таков был единственный близкий родственник Ники, появившийся практически ниоткуда, чтобы помочь своей внучке справиться с горем.
Благодаря его деньгам Ника не бедствовала и не познала в полной мере голодную студенческую жизнь, да и жила по тем временам просто роскошно. Она занимала большую комнату, в которой никто не жил, кроме неё. Уж как это удалось Степану Ильичу, какой дефицит раздавал он нужным людям, неизвестно, но факт оставался фактом. Среди общежитского хаоса и обшарпанных стен оазисом сияла комната номер шестнадцать. С диваном для хозяйки и креслом-кроватью для гостей, на котором и ворочалась половину ночи Вера, решая простой вопрос: “Как это я буду следить? К себе поводком привязывать, что ли? По-человечески, не по-человечески, тоже мне, пойди, разберись.”
А память услужливо подсовывала те моменты, которые её, может быть, удивляли, но проходили мимо сознания в суете весёлых институтских дней. Ведь всё время к "Сонечке" приставали те, кто, казалось бы, находились уже в отношениях, в крепкой паре, а то и в браке. Не бывает же таких совпадений. Или бывает? Наконец, утомлённая Вера уснула, провалившись в какой-то несуразный короткий сон, в котором кто-то грозил ей пальцем перед лицом и кричал: “Не смей!”
На самом деле всё оказалось гораздо проще, чем можно было предположить. После тех "чёрных скачек", пришедшихся на конец новогодних каникул, их захватил такой вихрь событий, что стало совсем – совсем не до флирта и не до танцев, да и подруги пока что сговорились не ходить на них. Новый студенческий театр, весенние праздники, повальное увлечение большим теннисом и, как результат – Вера завалила сессию. С треском, с шумом, с грохотом камнепада в горном ущелье. Два неудачи из пяти, два несданных экзамена.
Верины родители, безнадежные отличники, опасливо-уважительно интересовались: может, она не захотела получать “три” и решила получше подготовиться? Её не ругали, за ней ухаживали, окружили заботой, и эта забота и стыд разрывали сердце на тысячу пылающих сердец, каждое из которых она готова была отдать родителям, лишь бы их успокоить.
Так что первые летние месяцы были посвящены тому, чем нужно было заниматься весь год, а когда, наконец, все "хвосты" были сданы, от лета остался небольшой кусочек, который Вера провела в опустевшем городе, валяясь с книжкой и ожидая сентября.
4
У Вероники же никогда не было проблем с учёбой. И на всё лето дед её отвез не куда-то там, а в Германию к каким-то очень дальним родственникам по материнской линии… Из поездки Ника привезла ей подарок – набор косметики известной фирмы, и по сей день дорогой, а тогда ещё и недоступной. Поэтому перед "осенней практикой", как тогда называли поездки в колхоз, Вера от всей души накрасилась. Вот она, сияет: тени до бровей, румянец в полщеки, губы алеют чуть ли не до ушей – огонь-девка!
