– Если постараться в двух словах, – высокомерно глядя на ведущего, говорил герой передачи, – то эта трагедия Уильяма Шекспира описывает противостояние двух шотландских кланов – Макбетов и Макдуфов.
– Поклонники Шекспира едва ли скажут вам спасибо, – продолжал ведущий, словно не замечая высокомерной иронии собеседника. – Вы новаторски ставите пьесу сразу на шести площадках, которые можно наблюдать из зала, но, согласитесь, ни один самый прилежный зритель не сумеет охватить всего, поскольку совершенно разные эпизоды разворачиваются у вас одновременно.
– Верно, я сознательно использую эффект наложений. Зритель не может воспринять все это как некую последовательность сценических действий – и хорошо, и не надо! Представим себе среднестатистического телезрителя, который сейчас смотрит нашу передачу, – сказал здоровяк, тыча с экрана указательным пальцем и в упор глядя на этого воображаемого зрителя холодными светлыми глазами. – Он сидит перед экраном, в руках у него пульт. Разве это не справедливо, дать ему возможность произвольно щелкать пультом, перескакивать с одной программы на другую? И он имеет такую возможность. В итоге он смотрит не наше с вами интервью, не, скажем, новости, которые дают по другому каналу. Зритель смотрит микс, мешанину, рагу. Автору любой передачи ничего не остается, как принять эти правила игры. И что же из этого следует? А вот что – если вы дорожите какой-то своей мыслью, идеей или мизансценой, возвращаясь к театру, просто повторите ее несколько раз на разные лады…
Никиту Фомина нисколько не занимали рассуждения модного, как можно было догадаться, режиссера Эрнеста Дукатиса. Интересно было другое. Слева и справа от этого самовлюбленного дяди скромно сидели, кто бы вы думали, старые друзья Фомина – Серега Данилов и Полина Филатова, те самые, которые…
Стоило кому-либо из них открыть рот, как увлеченный собою режиссер Дукатис тут же перебивал их, и оператор показывал только его, заполняя его лицом весь экран. Похоже, Дукатис и не подозревал, что кому-то, например, Никите Фомину, могут быть интересны именно эти двое.
Задумавшись, Никита не сразу заметил, что в проходе рядом с ним остановилось существо женского пола на длинных стройных ногах. Подняв взгляд кверху, Никита убедился, что существо рассматривает его и автоматически улыбнулся своей необыкновенной улыбкой, похожей на фотовспышку.
– Не хотите ли хорошо провести время?
Девушка выглядела юной и немного усталой. У нее были странные груди, плоские и длинные, похожие на заячьи уши; она безо всякого стеснения демонстрировала их под совершенно прозрачной черной блузкой.
– Провести время? – переспросил Фомин. – Но время – деньги. Это, наверное, очень дорого?
– За вечер сто баксов.
– Ну что вы! Мне это не по карману. Вот если бы вы смогли меня полюбить?.. – мечтательно произнес Фомин, снова показывая свои ослепительные белые зубы.
– Нет, не смогу, – серьезно ответила девушка.
– Ну почему? – продолжая дурачиться, настаивал Никита.
– Потому что у вас глаза убийцы.
– Ну, ладно, присаживайтесь, – сказал Никита. – Вас как зовут?
– Надя.
– А я Феликс.
– Красивое имя.
– И редкое. Так вы готовы рискнуть, несмотря на то что у меня такие глаза?
Надя пожала плечами, словно бы говоря, что она на работе и выбирать не приходится.
В одноместном номере Никиты были полосатые серо-красные обои, окрашенная черным лаком мебель, даже ковер на полу. Все довольно прилично, и, если взять за уровень отсчета 1972-й год, то даже очень прилично, не намного хуже, чем в голландской тюрьме. Кресло, правда, имелось только одно. Никита усадил в него гостью, сам сел на кровать и включил допотопный “Рубин”.
