– Нет, дорогая, он домой пошел.
Ненна, чувствуя себя ужасно усталой, присела на кильсон, тянувшийся вдоль всей плоскодонной баржи. Да, думала она, это большая ошибка – докатиться до того, чтобы почти полностью зависеть от собственных детей.
Марта уверенно возилась на камбузе, где имелась и газовая плита с двумя конфорками, присоединенная к обогревателю, и медная раковина с краном. Вода в кран поступала из расположенного на палубе бака, который раз в сутки наполнял служитель из Управления портом. Кухонные заботы всегда требовали от Марты известной импровизации, вот и сейчас она пристроила три жестяных тарелки над исходящей паром сковородкой с бобами, чтобы согрелись.
– Весело было на «Лорде Джиме»?
– Ну что ты! Совсем нет.
– А как ты думаешь, мне бы там понравилось?
– Думаю, что нет. Миссис Блейк высыпала в обогреватель шпажки для сыра, и они загорелись.
– И что на это сказал мистер Блейк?
– Ничего. Он хочет, чтобы она была счастлива, хочет… сделать ее счастливой. В общем, я не знаю.
– А чего от нас хотел отец Уотсон?
– Разве он с тобой ни о чем так и не поговорил?
– Он-то, может, и собирался со мной поговорить, да только я сразу же отправила его вместе с Тильдой тебя искать; ей, кстати, невредно было прогуляться.
– Значит, он ничего тебе не сказал?
– Понимаешь, как только он сюда спустился, я тут же налила ему чашку чая, и мы вместе прочли покаянную молитву.
– Он хотел знать, почему ты в последнее время в школу не ходишь.
Марта вздохнула.
– Я все это время твои письма читала, – призналась она. – Они у тебя по всей каюте валяются, а ты сама в них даже не заглядываешь.
Эти письма служили для Ненны связующим звеном не только с сушей, но и с ее прошлой жизнью. Все они почти наверняка были из Канады, от ее сестры Луизы, которая, скорее всего, сообщала о том, что намерена «встряхнуть» кое-какие старые знакомства, когда проездом окажется в Лондоне, или о том, что хорошо бы подыскать подходящую семью для «очень милого австрийского мальчика», не намного старше Марты, отец которого, кажется, граф, однако занимается каким-то крутым импортно-экспортным бизнесом; а может, Луиза пыталась вспомнить «одного чудесного человека», близкого друга кого-то из ее друзей, у которого в жизни была «очень, очень печальная история». Кроме писем от Луизы там, конечно, нашлась бы и парочка счетов, вряд ли больше, потому что кредитов Ненна никогда не брала, а также, возможно, открытка от какой-нибудь школьной подруги, начинающаяся словами «Спорим, ты меня не помнишь», и несколько листовок, призывающих участвовать в благотворительности – эти листовки отец Уотсон постоянно рассылает даже по таким малообещающим адресам, как баржа «Грейс».
– От папы что-нибудь есть?
– Нет, мам, это я в первую очередь проверила.
Что ж, больше тут и сказать было нечего.
– Ох, Марта, голова у меня просто раскалывается. Печеные бобы в таких случаях – самое оно.
На камбуз спустилась Тильда, мокрая с головы до ног и прямо-таки черная от грязи.
– А Уиллис мне рисунок подарил!
– И что там нарисовано?
– «Лорд Джим», а еще разные чайки.
– Тебе не следует принимать такие подарки.
– Ой, так я ему один рисунок уже обратно отдала.
Оказалось, что Тильда ждала на «Дредноуте» прилива, чтобы посмотреть, сколько воды попадает внутрь в месте основной протечки. Она сообщила, что вода в каюте поднялась очень высоко, почти на высоту койки Уиллиса, чуть одеяла не замочила. Ненна была искренне огорчена этим, и Тильда попыталась ее успокоить:
