– Дом застрахован? – отрывисто спросил Кригер.
– Конечно.
– Вы на нашего старшого не обижайтесь, – вновь вступил в разговор Поздняков. – Он мужик, в общем-то, неплохой, но таких, как вы… не любит.
– А таких, как я, это каких? – насмешливо осведомилась Этери. – Богатых? Приезжих?
– И тех, и тех, – смутился Поздняков.
– Передайте своему старшому, что я родилась в Москве.
– У него жену борсеточники ограбили, гастролеры с юга, вот он и лютует, – примирительно заметил Поздняков.
– Понимаю и сочувствую, но нельзя же винить всех чохом!
– Мы пришли, – строго заговорил Кригер, – включаю запись, прошу посторонние разговоры прекратить.
Этери и Анатолий Поздняков послушно замолкли.
Этери наивно полагала, что огонь уничтожает все на своем пути. Оказалось, что далеко не все.
– Что вы держите на чердаке? – спросил ее Кригер.
– Сезонную одежду и разные запасы. Мелочи по хозяйству.
Она огляделась по сторонам. С сезонной одеждой можно было попрощаться навсегда. Ну и черт с ней, новую купим. Хорошо, что Леван все свое вывез. Совсем недавно они с Валентиной Петровной и Богданой Нерадько, всюду стрелявшей воровскими глазками, паковали его вещи: сам-то Леван, конечно, не снизошел.
Ей тогда вспомнилось, как хоронили дедушку, ее любимого дедушку Александра Георгиевича Элиаву, народного художника. Складывали костюмы, которые он носил еще до войны в Париже (с тех пор ничуть не поправился), его военную форму и китайский прорезиненный плащ «Дружба», в котором он вернулся из лагеря… Сандро Элиава почему-то не захотел расставаться с этим плащом, хранил на память. Все это, кроме формы истребительного авиаполка «Нормандия – Неман», где он служил переводчиком (в ней похоронили), отдали «Армии спасения».
Упаковывая вещи Левана, Этери подумала, что это хуже, чем хоронить.
Пожарные между тем осмотрели чердак и нашли точку возгорания. Точкой возгорания оказался громадный медведь-панда, когда-то подаренный Леваном старшему сыну. Медведь многие годы украшал комнату Сандрика, Этери запихнула его на чердак, чтобы сдать в чистку: он был так огромен, что в домашнюю стиральную машину не влезал. Но тут произошел разрыв с мужем, и она забыла про медведя.
Бедного панду подожгли от зажигалки. Зажигалок у Этери была куча. Она не увлекалась роскошными золотыми изделиями «Картье», «Ронсон» или «Данхилл», считая это пижонством, покупала свои любимые сигариллы «Даннеман» блоками, и продавцы всовывали в пакет разовую зажигалку как сувенир оптовому покупателю. Этери их вечно теряла, забывала, поэтому специально рассовала по всем сумкам, и дома они были раскиданы повсюду.
Одна такая зажигалка, некогда ярко-желтая, а теперь оплавившаяся почти до неузнаваемости, лежала рядом с тем, что осталось от медведя.
– Ваше? – спросил Кригер, аккуратно поднимая зажигалку щипчиками вроде дамского пинцета, только побольше, и пряча ее в герметично закрывающийся полиэтиленовый пакет.
– Возможно, – уклончиво ответила Этери. – Теперь уже не узнать, у меня зажигалок много.
– А это? – Кригер указал на останки кремированного медведя.
– Да.
– Что «да»? – нахмурился он. – Это ваша игрушка?
Ужасно не хотелось признаваться, что это игрушка ее сына, но Этери не смогла солгать.
– Этого медведя мой бывший муж подарил старшему сыну. Я хотела отдать его в чистку, но закрутилась и оставила на чердаке.
– Кто-то, – Кригер выражался очень осторожно, – поджег медведя, открыл чердачное окно – возможно, в обратном порядке – и ушел, не закрыв дверь. Получилась отличная тяга… с одной стороны, а с другой – дымоуловители среагировали быстро, как только повалил дым. Вы обычно держите дверь чердака закрытой?
