– У каждой из девочек были проблемы в семье, – продолжил Юдин. – По словам Хрыча, ну, Валерия Седова, Свету обязали ходить к школьному психологу после того, как она подралась с одноклассницей. Я проверил его. Блохин Илья Витальевич. Ничего существенного Седов про него не сказал. Может быть, Аня тоже ходила к психологу?
– Блохин, говоришь? Ни в деле Тани, ни в деле Ани никакого Блохина не было. Я пробью его по своим каналам.
Борис поднялся и, прихватив с тарелки пирожок, направился к выходу.
– Шкаф запри, – он бросил Юдину ключ и вышел за дверь.
Всю дорогу до дома Борис никак не мог избавиться от мыслей об Ане. Они, как заезженная пластинка, снова и снова всплывали в сознании. Он даже не знал, ходила Аня к психологу или нет. Как, впрочем, и много другого о ней. Дворники ритмично двигались по стеклу, на время возвращая четкость размытому серому пейзажу за окном. И снова фары едущих впереди машин расплывались перед глазами красно-желтыми пятнами.
– Слушай, давай мир, а? Я блинов напекла. Ты чай будешь или кофе?
– Чай, – Борис поднялся с дивана и направился вслед за дочерью на кухню.
В центре стола стояла большая тарелка с оладьями. Овальные, круглые, с подгоревшими краями, источая ореховый аромат пригоревшего сливочного масла, лежали они аккуратной горкой.
Аня поставила перед ним на стол чашку с горячим чаем. Сама тут же села напротив.
– Приятного аппетита, – она улыбнулась ему, и чтобы скрыть неловкость, сделала глоток чая, но тут же обожгла язык и, поморщившись, отставила чашку.
Борис ел молча, всё время напряженно думая, о чем с ней можно поговорить. Непринужденная беседа скрасила бы неудачное начало, но в голову не приходило ровным счетом ничего. Наконец, закончив этот неудобный, скованный чувством неловкости ужин, Борис поблагодарил Аню за чай и снова улегся перед телевизором. Из кухни доносился звон посуды и шум воды. Только после того, как Аня ушла к себе в комнату, Борис почувствовал облегчение.
Он много раз вспоминал этот вечер. Жалел, что так и не спросил у Ани, как они жили с мамой. Чем она увлекается. А сейчас он отчетливо понимал, что шанса на это, возможно, уже не будет.
Внезапный звук автомобильного гудка и стремительно приближающейся справа фары привели Бориса в чувства. Он стремительно нажал на тормоз, и машина юзом заскользила по мокрому асфальту, норовя вылететь на тротуар. Борис резко вывернул руль и наконец остановился. Откинув голову на подголовник, закрыл глаза. Он всё еще чувствовал запах подгоревшего сливочного масла, и сердце больно билось о ребра.
На следующий день с самого утра Борис поехал в школу, где училась Света Николаева. По пути он заскочил в ювелирный, чтобы забрать записи камер видеонаблюдения, однако хозяин – занудный маленький еврей – целый час мурыжил его новыми деталями, которые вспомнил после визита следователей, и в конце добил внушительным списком подозреваемых. Борис оказался бессильным против такого напора – пришлось всё подробно записать.
До школы Бисаев добрался ближе к полудню, изнемогая от головной боли. Визит его, как назло, совпал с переменой. Длинные коридоры мгновенно наполнились беснующимся, орущим на все лады, ученическим морем. Всё больше раздражаясь, он искал глазами того, кто подсказал бы ему, где находится кабинет психолога. Но прежде чем успевал к кому-то обратиться, его оппонент уже скрывался из вида.
