– Он сказал, что справится сам.
– Так посиди рядом, чтобы у него нервы не сдали и он не сломал там…
Эрни не успел договорить, как в доме прозвучал резкий хлопок, остановился генератор и что-то тяжелое упало на хлипкий деревянный пол. Джей резко обернулся. Из комнаты, где находился Ронни, доносилась какофония из стонов и ругани: он уронил телевизор себе на ногу после того, как взорвался экран. Эрни спокойно, почти шепотом сказал:
– Ну вот. Обосрался чернозем.
Ронни начал кричать на весь дом:
– Да что ж за еб твою мать, кусок дерьма в куске говна! Зачем мне вообще все это сдалось, зачем я согласился? Идет все это говнище на хер!
Ронни с ключами и курткой в руках выскочил на крыльцо. Он хотел уже направиться к машине, прежде чем Эрни его остановил:
– Стоять, белый глаз! И куда ты собрался? Снова насрал, а разгребать за тебя кому-то? Потом скажешь, что все это не помнишь и что не хотел оставлять здесь сына?
– Джей, поехали, пусть остаются здесь, в своем тесном белом кругу. В этом сарае!
Эрни хотел встать, но сдержался.
– Ты ебаный расист! Дерьмо-клоун-клановец!
Старик подавился слюной и стал откашливаться. Получив шанс высказаться, Джей на удивление спокойно сказал сквозь кашель деда:
– Я не поеду, пап, давай останемся здесь. Здесь можно погулять, а высадку и по радио послушать можно, потом еще сто раз повторят. Да и обратно без мамы ты не проедешь. Здесь много раз машины бросали на полпути. Верно, деда?
Эрни постучал себя по груди, сплюнул в старую банку из-под супа и заговорил с легким приступом гордости:
– А то! Ты отсюда и выехать-то сам не сможешь, и пешком не дойдешь – увязнешь, потеряешься и обосрешься по дороге.
Старик еще раз откашлялся и, сменив тон на более повелительный, заговорил крайне медленно и членораздельно:
– Давай начистоту, я не в диком восторге от того, что ты здесь, но здесь моя дочь и мой внук. Так что, испортив мне день своим присутствием, хотя бы не порти его парню своим отсутствием.
Ронни стал приближаться к Эрни и тыкать в него пальцем.
– Ты старый хрен в непонятном месте, в разваливающейся хибаре с кучей старья, которое ты называешь оружием! Это не дом, это гребаный гроб с неоткидывающейся крышкой! Ты смеешь меня оскорблять, угрожать мне при сыне, смеяться надо мной и после этого имеешь наглость говорить мне, что делать?
Ронни был в шаге от кресла Эрни и готов был кинуться на него, когда старик выхватил револьвер из-под сиденья и взвел курок.
– Я не доверяю людям, которые говорят мне то, что я уже знаю и опасаюсь людей, которые не говорят, что знают. Я стреляю в тех, кто избивает жену и ребенка, а потом клянется, что это не повторится, и стреляю дважды в тех, кто избивает жену и ребенка дважды и клянется, что это случайность. Если у тебя, балерина боксерская, трепло, нападающее на женщин, стариков и детей, сейчас в рукаве не припрятан заряженный пистолет хотя бы с тремя патронами, потому что меньшим меня не убить, то я бы на твоем месте бросил ключи от машины на пол и вприпрыжку, как Мухаммед, мать его, Али, пиздовал порхающей бабочкой отсюда, не оборачиваясь и никогда не возвращаясь. Уяснил?
Эрни поднялся и достал из-за пояса второй пистолет – семизарядный кольт.
– Если хочешь испытать удачу – вперед. Вдруг от старости не выстрелит. А если собираешься прожить еще пару лет, пока тебя не пристрелит очередная избитая женщина, смотри мне в глаза. Руки за голову и медленно, на полусогнутых коленях иди в сторону леса.
