В плену безмолвия - страница 18

– Они, наверное, сами были виноваты, – спросила я, – ходили откровенно одетые, флиртовали?

– Ни один ребенок или подросток не виноват в сексуальном насилии, совершенном над ним. Что бы он ни делал, как бы себя ни вел. Это ответственность взрослого – остановиться вовремя. Нет, дети ни в чем не виноваты. Это их беда, а не вина.

Такая новая для меня мысль. А я винила себя, считала себя похотливой, распущенной, испорченной. Ведь я не могла оставаться безучастной к прикосновениям дяди Арнольда. Наверное, Мария имела в виду маленьких детей, а я-то считала себя уже взрослой.

Я полюбила Марию до глубины души. Втайне я мечтала, чтобы она была моей мамой.

Однажды я сидела и рисовала акварелью. Она подошла и укрыла мне плечи тёплым платком, ей показалось, что мне дует от окна. Я была тронута до слез. Никто никогда так обо мне не заботился. Обо мне вообще никто раньше не заботился. Разве что тетка Луиза, но она просто хотела использовать меня, прикидываясь доброй. Но Мария никогда меня ни о чем не просила для себя лично. Она была рада, если я присоединялась к ее делам, но всегда меня угощала или оставляла у себя ночевать. Я не чувствовала, чтобы у нее был коварный план по порабощению меня.

Мария увлекалась книгами по психологии и часто рассказывала мне, что она недавно узнала. Больше всего она читала про инцест и сексуальное насилие, а я удивлялась ее странным предпочтениям.

– Представляешь, что я недавно узнала! Оказывается, инцест – это совсем не обязательно занятия сексом. Когда взрослые ходят голыми перед своими детьми – это растление несовершеннолетних, даже статья такая есть. Поэтому стоит цензура на фильмах 18+. Дети не могут выдержать вид обнаженных людей, сцены насилия или секса без колоссального ущерба для психики. То же касается совместного сна и рассказов детям о своей половой жизни.

Она сетовала, что книг на эту тему раз-два и обчелся. И упоминала, что почти все девочки и взрослые женщины сталкиваются с домогательствами в той или иной форме. Ее любимая покойная малышка. И еще одна ее знакомая, которую она часто упоминала, Гретель.

– Надо как-нибудь вас познакомить, – сказала она мне, – мне кажется, вы друг другу очень понравитесь.

* * *

Дома я тоже рисовала, но в основном черно-красные абстрактные картины. В одиночестве мне было очень плохо. Меня уничтожал стыд и ненависть к себе. Я мечтала о смерти. Мучалась от кошмаров, не могла спать. Мне казалось, что хуже меня нет человека, такой грязной, мерзкой девицы.

Я ненавидела себя за то, что поверила дяде Арнольду. Позволила ему себя использовать, трогать свое тело, тереться об меня. Я не могла себя за это простить. Эти мысли разъедали мой мозг. Я все хуже училась, у меня еле хватало сил на работу по дому или уроки. Будущее казалось мне беспросветным.

Только у Марии мне было хорошо. Вдали от нее мне казалось, что и ей я внушаю отвращение, что она еле терпит меня по доброте душевной. Но когда я видела ее ласковые глаза и теплую улыбку, то понимала, что это всего лишь мои мрачные фантазии.

Память о предательстве всех, кого я подпускала близко, давала себя знать. Ладно, дядя Арнольд. Мужчина, понятно, что он хотел секса, польстился на молоденькую неопытную девочку. Но тетка Луиза… Ее отношение подорвало мою веру женщинам. Я долго боялась, что и Мария может предать меня или использовать, как Луиза. Но нет, она никогда так не поступала. Она искреннее меня полюбила, как ни трудно мне было в это поверить.