В плену безмолвия - страница 22

– Ты вовсе не ужасный!

– Ты такая замечательная, бескорыстная, я не встречал таких людей. Любовница на предыдущей работе, когда я оплатил ей путевку на море, меня с собой даже не позвала! А тебе ничего не нужно! Ты любишь меня искренне. Ты ангел, а не человек!

Я молчала, противоречивые чувства метались в моей душе. Он осыпал меня комплиментами, но почему я не ощущала любви? Не чувствовала, что я для него что-то значу. Пустые слова? Отец говорил мне, что надо смотреть на поступки. Борис увидел мое расстроенное лицо и схватил меня за руки:

– Я все исправлю, клянусь! Я осыплю тебя дарами!

Я путалась. Я была обижена, но моей обиде не было места. Он так все изворачивал, что я чувствовала вину за то, что упрекала его. Вот человек тяжело проболел все праздники. Он же не виноват? И его действительно все время дергали, такая у него была работа. Все нуждались в его решении, ободрении, указании, проверке. Но почему меня так раздражали его увертки и ответы? И не уходило чувство, что я масляными руками пытаюсь поймать в реке блестящую рыбу. Она манила меня, переливаясь яркими цветами, а потом ловко вильнув хвостом, уворачивалась. И мне никак не удавалось ее схватить.

Он обещал мне их подарить, но все никак. Это было обидно и унизительно, очень больно. И я так и не дождалась от него подарка.

Он страшно боялся, что о нас узнают коллеги или начальство.

– Милая, выйди пораньше на обед. А я сразу за тобой. Вдруг кто-то решит, что мы вместе. Мне бы этого не хотелось.

Я вышла первой, как он просил. Ждала пять минут, десять. Полчаса. Сорок минут. Час, полтора. Я ходила по ледяным улицам на ветру и ждала его. Голодная. Терзаясь, что не могу уйти, ненавидя его. Я звонила ему, чтобы поторопить, но он сбрасывал мои звонки.

Ярость поднималась у меня в душе. Все были важнее для него, чем я. Я была на последнем месте. После жены, детей, коллег.

Но мысль о том, чтобы пообедать без него или вечером уехать домой была еще мучительнее. Я так страстно желала, чтобы он, наконец, вышел и провел время со мной. Как я могла так чудовищно с собой обращаться?! Почему я это позволяла?

Такая ранимая, остро нуждающаяся хотя бы в крохах внимания, настолько уязвимая и зависимая, слабая. Я была не в силах ему отказать. И за это люто ненавидела себя.

"…Баюшки-баю, терпеть.

По краю, с краю не спать.

Хмурые, черные ямы

Поцелуют тебя в губы.

Вырастут черные трубы,

Домны сожгут там-тамы…"

(с) Веня Д'ркин

Как-то раз я пришла в гости к Марии. К ней как раз зашел Йохан – восемнадцатилетний сын ее подруги Матильды. Он подрабатывал тем, что вырезал из дерева шкатулки. Мария их украшала, а Матильда потом продавала на рынке. Высокий и широкоплечий, он был застенчив и робок. Обычно из него было не вытянуть ни слова.

– Посиди с нами, выпей чаю, угостись булочкой – сказала Мария Йохану в своей обычной манере: вроде мягкой, но не послушаться непросто. Услышав это, я испугалась и напряглась, кухонька была тесной. Ему пришлось сесть почти вплотную со мной.

Но, увидев, как он жмется, стараясь занять как можно меньше места, как мучительно краснеет, задев меня локтем, я расслабилась. Очевидно, он смущался гораздо сильнее меня. И вдруг весь мой страх пропал. Наоборот, захотелось его подразнить. Я взглянула на его простое, открытое лицо и подумала, что он – симпатичный. Его близость волновала меня, хотелось погладить его мускулистые руки, дотронуться до сильных плеч.