Он набросил полотенце на верёвку, расправил. Забрался в палатку, натянул футболку с длинными рукавами и сверху толстый свитер. Затем улёгся на походный коврик и укрылся одеялом.
Он долго лежал, слушая, как стихают вечерние звуки, как отдаётся благословенному отдыху уставшая земля. И как внезапно поднявшийся ветер с лёгким посвистом треплет палатку, волнами колыша тонкое полотно.
Сердце тронуло беспокойство, неприятно кольнуло тоской. Непонятная тревога мешала погрузиться в полноценный сон, рывками выдёргивая из подступающей дрёмы. Появилось предчувствие беды, ощущение затаённого поблизости зла.
Сходит оно на землю, едва на пустыню опустится ночь.
Кругами обходит лагерь.
Бродит бесшумно, и мягкий песок
скрывает
его
ша-ги-и…
Он вздрогнул.
Казалось, всего-то смежил веки, но тут же очнулся снова.
И вновь содрогнулся. На стене палатки лежала вытянутая чёрная тень. Пока он вглядывался, пытаясь понять, что её отбрасывает, тень к его ужасу сдвинулась. В груди трепыхнулось сердце. Отчаянно забились спутанные мысли. Щёки вмиг стали холодными. Он судорожно сжал одеяло и обомлел, услышав приглушённый утробный рокот. Звероподобная тень приблизилась, стала чётче. Задрав голову, потянула носом и задрожала в нетерпении изголодавшегося.
Онемев и боясь шевельнуться, он смотрел, как таинственный зверь ткнулся мордой в стену палатки. Ткань обрисовала клыкастую пасть. Когтистая лапа скребнула по полотну, пробуя на прочность. Ещё раз. Ещё…
Вдали жалобно заскулила псина. К ней присоединилась вторая, затем третья. Зверь напрягся. Махом развернулся на сильных задних лапах и отпрыгнул. По палатке зашелестел взметённый песок. Внезапно собачий вой оборвался.
Ступор медленно покидал объятое слабостью тело.
«Почему такая тишина?»
Он понял, что просто не дышит.
Чуть слышный шорох за спиной сменился надсадным дыханием. Ноздрей коснулся влажно-горячий смрад тухляка.
Он медленно повернул голову, встретился с узкими хищными зрачками. И ни о чём не успел подумать…
Тварь налетела столь стремительно, что пресекла все попытки защититься. Голос пропал. Разорванные связки не издали ни звука. Скованный леденящим ужасом и ослепляющей болью в располосованном теле, он угасающим сознанием понял, что его вытащили из палатки и уносят в чёрную ночь. В разверстый в беззвучном крике рот забился жёсткий песок, хлынул в горящие огнём лёгкие. Глаза залепила раздирающая пелена.
И погасли звёзды.
– Как твоя шея?
Лин вопросительно глянула на заходящего под навес Ситника.
Тот сбился с шага, с удивлением обнаружив, что болезненный зуд его больше не беспокоит, и потёр гладкую кожу на месте укуса.
– Спасибо, что направила меня к Марго, – произнёс он рассеянно и оглянулся. – А что с завтраком?
Огонь не был разведён, вычищенные котелки и кастрюли нетронутыми стояли в ящиках. С верёвок засушенными коржами свисали наброшенные с вечера полотенца и тряпки. А на столе стоял приметный электрический чайник профессора, который Лин притащила из шатра.
Девушка отставила кружку с кофе.
– Я здесь уже минут двадцать сижу и Таонгу не видела.
– Проспал, что ли?
На исполнительного работника, каким являлся немногословный африканский юноша, это было непохоже. Таонга изо дня в день вставал раньше всех и шёл разводить огонь, чтобы приготовить завтрак на целую ораву рабочих. Да и в палатку он уходил последним, пока не перечистит всю посуду и не уберёт продукты на хранение.
