И она уехала. Пообещала часто звонить и узнавать, как у меня дела.
В среду 1 июня биопсия, которая должна была занять два часа, продолжалась целых три. Через полтора часа после начала процедуры врач вышел в приемную (об этом я узнал позднее) и сообщил Коринне, что ткани мозга в первой пробе оказались «некротическими» – омертвевшими. Не умирающими, а уже мертвыми.
Впоследствии он пришел к заключению, что опухоли неоперабельны.
Дела обстояли неважно, и это еще мягко сказано.
Пока я лежал в послеоперационной палате, Коринна задала хирургу вопрос о нашей поездке на Гавайи.
– Обратно он не вернется, – ответил врач.
Потом, когда я оправился и вместе с Коринной поговорил с врачом, тот порекомендовал облучение: оно могло бы продлить мою жизнь на пару лишних месяцев. Но он предупредил, что болезнь неизлечима.
– Это конец. Надежды на выздоровление нет.
Мы спросили о химиотерапии.
– Разве что поможет выиграть немного времени, – ответил врач.
Конец ознакомительного фрагмента.
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
