Но какими бы ни были оживленными морские пути, ничто не могло подготовить северные побережья Средиземноморья к событиям 711 года. В том году, стянувшись у Сеуты, мусульманские армии преодолели пролив и на 781 год установили исламское правление в Западной Европе. Возглавлял экспедицию обратившийся в мусульманство бербер по имени Тарик ибн Зияд, и гора, под которой он высадился, была названа Горой Тарика – по-арабски это звучало как Джебал-аль-Тарик, или – для нас – Гибралтар.
В то время Испания, а это название средневековая Европа относила ко всему Пиренейскому полуострову, включая не возникшую еще Португалию, находилась под властью варваров-готов, отобравших ее у вандалов, которые, в свою очередь, отвоевали ее у Рима. За каких-то три года мусульмане сумели прогнать поджавших хвост готов в предгорья на севере, где у тех было в достатке времени поразмыслить над крахом своего государства, который посчитали Божьей карой за греховность правителей [23]. Покорив большую часть полуострова, арабские военачальники и их берберские войска хлынули на северо-восток через гористое ожерелье Пиренеев во Францию.
Ставкой было – ни много ни мало – само христианство.
Дважды за первые сто лет существования ислама арабские армии осаждали Константинополь [24] и дважды не смогли одолеть его монументальные стены. Дважды город на Босфоре отражал удары огромных флотилий, и дважды арабские боевые корабли ходили несолоно хлебавши по водам, маслянистым от смертоносного нового вещества, называемого греческим огнем. Константинополь теперь превратился в восточный оплот съежившегося и немощного христианства и не собирался сдаваться. Вторжение в Испанию началось как отчаянная попытка захватить хотя бы клочок земли, раз представилась такая возможность, но уже вскоре этим вторжением стали руководить из самого сердца исламской империи. Его предводители планировали пройти по всей Европе, аннексировать земли, брошенные на произвол судьбы Римом, и напасть на Константинополь с тыла – с Балкан. Если бы они преуспели, проложенный на карте полумесяц вокруг Средиземного моря замкнулся бы в полный круг.
Десять тысяч арабов и берберов ворвались во Францию, пронеслись по Аквитании, сожгли Бордо и двинулись по старой римской дороге, ведшей от Пуатье к священному городу Туру. Ровно через сто лет после смерти Мухаммеда мусульманская армия стояла в каких-то 150 милях от ворот Парижа.
В тумане войн, окутавшем Европу темных веков, известия об эпохальных событиях, разыгрывавшихся в дальних пределах Средиземноморья, приносил ненадежный ветер слухов. Сама мысль о том, что эти дальние раскаты грома предвещают молниеносный удар в самое сердце христианства, казалась невероятной, почти непостижимой. Но вот армия в тюрбанах, воодушевляемая чужой верой, скачущая под незнакомыми флагами под рев неведомых рожков и нестройное бряцанье цимбал, выкрикивает пугающие проклятия на чужом языке и все быстрее движется по осенним полям Франции.
Тот день 732 года стал поворотным в истории ожесточенной борьбы между исламом и христианством [25]. На подступах к Пуатье армии ислама натолкнулись на недвижимую стену косматых, полных решимости франков (западногерманского племени, уже давно поселившегося на римской территории), возглавляемых человеком по имени Карл Мартелл, – вторая часть его имени на самом деле прозвище, означающее «Молот»
