Ладно! Хватит гадать – с рассветом все станет на места.
Озноб. Скрестив руки на груди в тщетной попытке преодолеть его, я приник к хладному боку цельнометаллического вагона. Ждать совсем немного.
Как удалось уснуть в такой стыни, загадка до сих пор.
Когда проснулся, было уже довольно светло. Светло, в сравнении с тем кромешным ночным мраком.
Шея и левое плечо страшно затекли. Вознамерившись оторвать их от тела, наверняка ничего бы не ощутил. Поэтому первым делом встал, чтобы размяться – покрутить головой, помахать руками, несколько раз присесть, при этом не забывая осматриваться по сторонам.
Света хватало, чтобы разглядеть все необходимое. Хотя и настало утро, все же кое-где последние пылинки тьмы выветрились не до конца, мизерными облачками плавая в воздухе, из последних сил цепляясь за деревья, прячась среди спутанных ветвей высохших кустарников и под моими ботинками. Окружающее пока еще казалось блеклым, выцветшим, прорисованным карандашным грифелем. Царящей здесь осени это было очень к лицу.
Я стоял на длинной асфальтированной платформе, на том самом месте, где еще ночью купался в свете фонаря. Правда, сейчас маленькое солнце угасло, погибло до следующей темноты.
Чуть поодаль на тяжелых чугунных ногах примостилась большая деревянная лавка. Ей-Богу, до нее было каких-то десять шагов, а ночью я даже представить не мог, что может быть в этом «хоть глаз выколи» мраке. Сразу за скамьей рябым забором росли деревья, «укрывающие» от моего взора огромное золотисто-желтое поле высокой травы. Оно простиралось далеко за горизонт.
Вот в принципе и все: состав, платформа, фонарь да лавка; скупой ряд деревьев, за которым раскинулось бескрайнее поле. И ни тебе тропы, никакого указателя направления, ведущего к людям, для которых все это сделано.
– Будь внимательнее! – приказал я себе.
Зародилось чувство, что сейчас меня окружает тот самый шанс, который я столько вымаливал своим ожиданием. И важнее всего его не упустить. Обрести путь и двигаться дальше.
Огляделся еще раз. На вертикальных корягах, что лишь с трудом можно было назвать деревьями, болтались жалкие остатки скукоженных, засохших листьев. Старое золото поля. Небо, покрытое грязными, рваными лохмотьями туч и тяжелый запах приближающейся гибели. Бьюсь об заклад – сейчас середина осени! Или, скорее, тот период, когда остается самая малость до первого снега (что, конечно же, не растает до самой весны).
Я глубоко вдохнул. Никаких сомнений – букет иной, чем ночью: не те ноты, не тот сезон! Могу поклясться: ночью пахло так, словно лето только-только сняло шляпу, чтобы учтиво откланяться. А сейчас уже почти зима.
Может ли быть, что с приходом солнца все так сильно изменилось?
Об ошибке не могло быть и речи – уж очень чутко, до мельчайших подробностей я всегда улавливаю любые изменения в природе.
Вдруг порыв ледяного ветра, желая подсказать выход, вырвался из-под вагона и обжег лицо. Ну конечно!
Желая увидеть, что же находится с другой стороны, я пригнулся. Но, кроме, подобравшейся к самым рельсам высокой травы, ничего не увидел. Чтобы скоротать время и рассмотреть как можно дальше, я взобрался в тамбур, рассчитывая открыть дверь с другой стороны, но… Не тут-то было: дверное стекло заиндевело!
Пришлось пройти по коридору вдоль всего вагона. Меня ждал тот же результат – окна со стороны закрытой двери оставались абсолютно непроницаемыми. Сквозь ледяную корку проглядывали лишь смутные тени. Со стороны же полустанка стекло, как и положено, было прозрачным – те же деревья, та же золотистые травяные джунгли.
