Доктора Кейна все считали гением. У него были хорошие результаты работы, с ним считались. Я видела одну из его пациенток, Анну Смит. Довольно долго, еще в другой больнице, она лежала в коме после травмы, и улучшений не наступало. Спустя полгода, зафиксировав смерть мозга, ее уже хотели отключать от аппаратов, но доктор Кейн, с разрешения родственников, взял ее к себе и облучил своим прибором. Через несколько сеансов пациентка очнулась! Заново научилась ходить, есть, говорить. Сейчас она лежала вместе с нами, потому что страдала амнезией, и вела себя немного странно, но ведь она жила! И была вполне вменяемой. Я разговаривала с ней. Анна совсем ничего не помнила из своей жизни, даже своих детей. И, говорили, ее поведение тоже кардинально изменилось. Из забитой, сутулой, вечно суетливой домохозяйки она превратилась в невозмутимого человека с величественной осанкой. Среди остальных пациентов клиники она очень выделялась. Она казалась камнем, несокрушимым валуном в потоке вод.
Однажды к ней привели ее детей. Она смотрела на них с любопытством, как на забавных зверушек, потом сказала:
– Уведите детей, они утомляют меня.
Это все не очень нравилось ее родственникам, и они держали Анну в клинике. Вот уже полгода. Доктор Кейн хотел еще экспериментов, чтобы вернуть Анне память, но она отказывалась сотрудничать с ним.
Как-то услышав, как я молюсь, Анна попросила что-нибудь сказать на латыни. Я повторила молитву и сказала пару расхожих выражений типа: «Cogito, ergo sum» – («Я мыслю, следовательно, я существую»).
Женщина глубоко задумалась, после чего выдала:
– Cogitations poenam nemo patitur – («Никто не несет наказания за мысли»).
У меня вдруг похолодела спина.
– Кто ты? Ты ведь не Анна Смит?
– Я не чувствую себя Анной, следовательно, я – другое.
– Как мне называть тебя?
– Называй homo ratus.
– Но это же не имя?
– У меня теперь нет имени.
– Откуда ты знаешь латынь?
– Я думаю на ней.
– Ты учила ее в школе?
– Я не помню школу, а мои мысли были всегда.
– И о чем ты думаешь?
Женщина раскинула руки, словно демонстрируя наш зал, наполненный такими же чокнутыми, как и мы:
– Ecce spectaculum dignum, ad quod respiciat intentus operi suo deus!
По спине у меня пробежал холодок.
Из всего я поняла только «зрелище» и «Бог».
Я осознала, что на самом деле совсем не знаю латыни, хотя молитвы на ней запоминались без труда и после легко текли с языка.
Мы много разговаривали с Анной, но не нашли общего языка. Она больше молчала, погруженная в свои мысли, и растормошить ее не удавалось даже на групповой терапии. Однажды, когда мы обсуждали случай девушки, которую бросил возлюбленный, доктор, ведущая групповой сеанс, спросила у Анны:
– А что вы думаете по этому поводу? Можно ли излечиться от любви?
Анна покачала головой:
– Amor non est medicabilis herbis…
Мне пришлось переводить:
– Она сказала: «Любовь не заживляют травы»
– От любви нет лекарства, – поправила меня доктор и улыбнулась. – А что считаете вы, Софи?
– Я не знаю, что такое любовь.
– Любовь – это секс! – вмешалась одна из старушек. Видимо, старческое слабоумие ее чуть отпустило, и она вспомнила.
– Спасибо за комментарий, миссис Грей, но я спрашивала Софи! – улыбнулась доктор.
– Я не знаю, – повторила я. – Каждый раз то, что я принимаю за любовь, оказывается только моими фантазиями. Все переживания и чувства – только мои, внутри моей головы. Я думаю: что подумал он, какие у него мотивы, что он чувствует… Живу в этих фантазиях. А потом оказывается, что он и вовсе не думал. Ему хотелось секса – он говорил стандартные слова. Мне хотелось внимания и ласки – я принимала эти слова за правду. Вот и все. И на самом деле никакой любви нет. Она не существует. Есть только потребности. Если они совпадают – это называют любовью, если не совпадают, мы оказываемся здесь. Или там.
