Только потом я узнала, что нашли меня на куполе высоченного здания медицинского института, где у доктора Кейна была своя лаборатория. Жители Портленда несколько часов наблюдали, как я балансирую на крыше. Спасатели боялись, что любой порыв ветра сметет меня, поэтому вертолет не подлетал близко. А когда на снимках, сделанных с этого вертолета, опознали меня, Брайн вызвался участвовать в спасательной операции. К тому времени он уже служил в команде пожарных Портленда и был на хорошем счету.
Но тогда я об этом не знала. Я прижималась к Брайну всем телом и была так счастлива, словно действительно нахожусь в раю. И я, как маленькая Стейси, любила весь мир!
А потом эйфория полета и любви закончилась, и я внезапно погрузилась в ад. Теперь меня преследовали кошмары. Отовсюду вылезали маленькие черные змеи. Их чешуя блестела на солнце. Они были словно из головы доктора. Доктор Кейн*! Меня теперь пугало его имя. Это же он! Он убил своего брата Авеля! Он – сам дьявол!
Я вскрикивала и пугалась собственного голоса. Небо тоже потемнело и стало совсем черным, и только солнце, как дыра, топорщилось на нем. И оно жгло меня своими черными лучами. Боль во всем теле была такая, что я кричала и глохла от собственного крика. Мои мышцы рвались от напряжения, мои суставы словно выворачивали и ломали. Кровь превратилась в кислоту и жгла меня изнутри.
И это все продолжалось бесконечно. Я бегала, летала и падала в лабиринтах собственного мозга и не могла найти выход.
Сначала вернулось осознание времени. Мир вдруг опять поделился на прошлое и будущее. И я была в нем отправной точкой. Я была! Я вдруг осознала, что я есть, и застонала.
– Она приходит в себя! – сказал кто-то в темноте, и это была речь, а не набор бессмысленных звуков, как раньше.
Я открыла глаза. И стал свет.
Солнце освещало комнату спокойными теплыми лучами, словно они уже потеряли свою силу. Откуда-то издали ко мне подплыли лица. Они были смазанными, но я напряглась и узнала.
– Алек, – сказал кто-то в моей голове, и я вдруг поняла, что это говорю я.
– Вот видите, узнает, – сказал кто-то вдали. – Шансы есть. Если бы мы только знали, что он ей колол… Но все записи доктора Кейна пропали.
Услышав это имя, я задрожала так, словно по мне снова пропускали электрический ток.
– Не… надо, про… шу, – шипела я и снова не узнавала своих звуков.
Алек взял меня за руку.
– Не бойся, его нет. Я с тобой. Все будет хорошо…
Алек говорил шепотом и гладил меня по руке. Там, где из меня не торчали иголки.
Я увидела, что руки и ноги у меня привязаны к кровати. Алек заметил мой взгляд и попросил кого-то.
– Ее уже можно отвязать? Она ведь не опасна?
– Только для самой себя. Если вы не отойдете от нее ни на шаг, тогда можно.
Голос уплыл куда-то в сторону и продолжил уже тише:
– У нее повреждены участки коры правого полушария. Последствия могут быть непредсказуемы. Есть надежда, что возможна компенсация за счет…
Дальше я не слышала.
Меня отвязали, оставив привязанной только руку с капельницей, но это были не путы, а только лишь фиксатор положения.
И Алек не отходил от меня ни на шаг. Даже когда сиделка мыла меня или меняла белье. Но мне почему-то не было стыдно ни своей наготы, ни физиологических проявлений. Все это: стыд, застенчивость, восторг, обиды, смущение, любовь, ненависть – все чувства и эмоции остались в моей прежней, исчезнувшей жизни. Мне не хотелось ни есть, ни пить. Алек кормил меня с ложечки какой-то мягкой пищей, вкус которой я не понимала. Для меня все было словно вата. И вкус, и запах.
