И Марианна улыбалась, очаровательно и чуть снисходительно, повернув голову в нашу с Алеком сторону. Я поняла, что уже не выплыву, и мне было так мучительно больно, что уже скорее хотелось приговора. И лучше со смертной казнью.
Но все то, что делали со мной на этом процессе, выворачивая наизнанку мою душу, разрывая ее на кусочки, оказалось просто легким волнением по сравнению с тем штормом, что ожидал меня впереди. Над головой стали полыхать молнии: обвинение зачитало справку о моих родителях. И страшная ночь в Карибском море выплыла из моей памяти ядовитой глубоководной медузой. Она обволакивала меня и тянула на дно.
«Поворот!» – кричал тогда папа, мы перекладывали парус и уходили, каждый раз уходили от погони.
«Поворот!» – слышался мне папин голос, и мои руки, сложенные на груди, подрагивали, тоскуя по тяжелым, но таким привычным действиям.
Я настолько погрузилась в воспоминания той ночи, что даже не сразу поняла, что представитель прокурора зачитывает обвинения, которые были предъявлены моей маме – Гленне Бертон, урожденной Малан. В ту ночь на палубе «Ники» мама взяла в руки оружие. Итогом стало ранение в живот одного из бандитов. Ракетницей. Но это было всего лишь ранение. Второго бандита моя мама убила. Она выстрелила из подводного ружья и попала в шею, пробив сонную артерию. Пострадавший скончался на месте, залив кровью палубу «Ники». Обвинители вели параллель между убийством бандита и убийством Тома. Характер повреждений до странности совпадал. Мой адвокат опротестовал это предположение, и суд принял протест, но темнота уже потекла в меня тяжелым плотным потоком.
Казалось, я уже наполнена этой темнотой до краев, в глазах у меня постепенно темнело. И тут свидетелем вызвали Викторию Харди. Я примерно представляла, что она может сказать обо мне, и не следила за словами.
Виктория Харди была в глубоком трауре, и даже платок, который она прижимала к глазам, был черным.
Несмотря на всю ту ненависть, которую обрушила на меня Виктория, мне было жалко ее. Она потеряла мужа, человека беззлобного и довольно дружелюбного. Я не убивала Тома, но Вики-то этого не знала. И я ей прощала все те обидные слова, что она вываливала на меня.
Но она переступила черту.
Она назвала мою мамочку убийцей-маньячкой, которая передала свою дурную кровь мне в наследство, а моего папу Вики и вовсе назвала бандитом и контрабандистом. Это были последние слова, которые я услышала.
Словно что-то заскрежетало, как тогда, во время грозы, в голове вспыхнуло и померкло. И в этой темноте я на ощупь схватила графин и запустила его в голову Вики. И сразу, легко отшвырнув в сторону дубовый стол, я прыгнула через весь зал. А когда почувствовала под собой щуплое тело Вики, вцепилась зубами с одной только мыслью: вырвать ее сердце и разорвать его на части. Я оглохла от собственного дикого животного рыка.
Что было дальше, я не знаю. Темнота укутала меня так плотно и больно, что у меня заболело тело, а на губах я чувствовала ее сладко-соленый вкус. Темнота сменилась болью в суставах, а запястья почувствовали холод железа. По телу прокатились судороги, а лицо прижималось к чему-то плоскому и прохладному.
Потом я почувствовала довольно болезненный укол. И провалилась еще глубже…
