… Почтовые станции распределены по казачьим селениям, через которые проходит почтовая дорога. Расстояние между ними от пятнадцати до двадцати пяти верст.
… Продолжая свой путь на юг, я встречал по дороге много ногайцев. Они двигались из калмыцких степей к Тифлису. Что-то особенное, непривычное было в их передвижении.
… Земли, занимаемые ногайцами, тянутся вдоль северо–западной границы Кавказа и на юг доходят до калмыцких степей. Все это громадное пространство носит название Ногайской степи.
Ногайцы – народ мирный, трудолюбивый и скорее привыкают к оседлой жизни, чем калмыки, с которыми они очень схожи по своим нравам, обычаям и привычкам, вследствие чего я нахожу лишним распространяться о них.
… Многие из этих ногайцев говорят довольно чисто по–русски, что доказывает известную долю развитости; особенно если сравнить их с другими туземными жителями, которые с трудом привыкают к незнакомым звукам и плохо понимают наш язык.
Дополнение, найденное в раме картины:
… Договорившись с одним из старейшин кочевья, я принялся его зарисовывать в свой блокнот. Дело это небыстрое, и в процессе нанесения карандашом мы говорили об их жизни в степи.
Старейшина поведал мне, что часто встречает калмыков, предлагающих обмен. На днях в его кочевье пришла пара таковых с предложением поменять не скот, как всегда, но некие бумаги. При расспросе старейшина выяснил, что бумаги калмыки выкрали у служилого человека. Поскольку читать не умеют, то украденное для них не представляет ценности. Таковое обстоятельство странно для степных воришек, поскольку на государственные экипажи они старались не посягать. Для ногайцев эти бумаги тоже не имеют значения. Старейшина, увидев императорскую печать на одном из конвертов, решил заполучить почту.
Все бумаги выкупили за мелочевку, якобы для розжига костра. Калмыкам для выпивки и того хватит. Старейшина в дань уважения Русской короне, приютившей его народ из-под турецкого гнета, хочет вернуть бумаги обратно служилым людям.
Поскольку путь мой лежал через Ставрополь, я согласился сопроводить ранее похищенную почту к местной почтовой станции.
Оставшись наедине со мной, старейшина поделился своими подозрениями, как расхищение почты было заказано третьей стороной, дабы не допустить попадания какого-то важного письма адресату. Жаль, исполнителей нашли неподходящих, бестолковых. После чего старейшина особливо вложил мне за пазуху единственное письмо с гербовой печатью, бывшее в общей выкупленной почте. При этом тайком на ухо прошептал мне, дабы данное письмо я передал не через смотрителя, поскольку подозревает его причастность, но лично по адресу.
На конверте числился адресат: кочевой староста Аль-Аль.
Продолжение официального дневника:
Выкурив трубку скверного табаку, дружелюбно мне предложенную ногайцем, я дал на прощание несколько гривенников тем из них, с которых рисовал эскизы. Взамен того я получил провизию на дорогу и был, сверх того, осыпан благословениями.
– Ты наш знакомый, – сказал мне старичок с отвислыми ушами, дружески ударив меня по плечу, – когда ты будешь в Ставрополе, спроси старика Аль-Аль, он узнает тебя.
Подъезжая к Ставрополю, мы начали встречать казачьи станицы и городки. На известном пространстве они расположены подле большого тракта, но, по мере приближения к главной цепи Кавказских гор, они все больше и больше удаляются от дороги и наконец мелькают только вдали по сторонам ее.
