– Что дежурный! – откликнулся посетитель. – У меня важнейшее дело. Во какое!
– Тогда к начальнику, – сказал Чухарев и закричал сторожу: – Степан, к его превосходительству.
Сторож обратился к посетителю:
– Как доложить о вас?
– А скажи – купец Семечкин, саратовский купец. Так и скажи! Егор Егорович Семечкин.
Сторож ушел докладывать, а Чухарев внимательно оглядел купца Семечкина. Это был плотный, коренастый мужчина, лет сорока трех, с типичным лицом русского смышленого человека. Его серые глаза глядели с легкою усмешкой, сочные губы слегка улыбались; у него были русые волосы, рыжеватая борода, красные, крепкие щеки. Одет он был в клетчатую тройку; толстая золотая цепь висела у него на жителе, а на указательном пальце правой руки сверкал крупный бриллиант.
– А по какому делу? – не удержав любопытства, спросил Чухарев.
– Сродственница тут у нас пропала. А у вас… – начал Семечкин.
Чухарев так и впился в него взором, но в это мгновение к ним подошел сторож и сказал купцу:
– Пожалуйте!
Семечкин не окончил фразы и пошел за сторожем.
– Подождем! Кажется, по нашему делу, – сказал Чухарев Калмыкову, весь дрожа от волнения.
Калмыков только кивнул, и они прошли в общую комнату, где собирались агенты всех участков.
Тем временем Семечкин вошел в кабинет начальника сыскной полиции, сел по его приглашению и рассказал ему свое дело:
– Сродственница жила у меня в Саратове, не так чтобы близкая, вдова моего троюродного брата, купца Коровина. Брат, как помер, весь ей капитал и торговлю оставил. На рынке он торговал, большущий магазин имел – посуда, керосин, свечи и отделение с бакалеей. Хорошая торговля была. А я, собственно, по хлебной части, мельница у меня.
Семечкин достал платок и вытер лицо. Начальник слушал его, нетерпеливо барабаня пальцами по столу.
– В чем же дело?
– Дело‑то тут и начинается, – сказал Семечкин и, спрятав платок, продолжал: – Как брат это, значит, помер, и осталась Настасья Петровна молодой вдовой с магазином, капиталом и как есть одна…
– Без детей, хотите вы сказать?
– Вот именно – с… Тут все за ней. Известно, невеста очень интересная. И я тоже вроде как бы жениха.
– Молодая, говорите?
– В самый аккурат. Тридцать два года. Ну – с, а она веселится и живет. И все» хи – хи – хи» да» ха – ха – ха». И вдруг это к нам гость из Питера. И через кого втерся – не пойму… так, навождение. Сам, значится, курский мещанин, я уж потом справился, Антон Степанович Кругликов, а уж ловкий да обходительный, что тебе барин первостатейный.
– Вы, пожалуйста, о деле. Ведь это – рассказ какой‑то, – нетерпеливо перебил его начальник сыскной полиции.
– О деле и говорю – с, по порядку докладываю, – ответил Семечкин и невозмутимо продолжал: – Усы рыжие, борода рыжая, волосы рыжие, а лицо белое – белое, что маска. Губы красные, а глаза бегают, как жуки. Говорить мастак, да все эдак деликатно, а уж франт – не приведи Бог! Джентльмен – одно слово. И бабы все от него без ума, только и слов: «Кругликов» да» Кругликов». А пуще всех Настасья Петровна.
– Это – вдова?
– Она самая. Прошло немного времени – и вдруг она решила магазин продавать и в Питер. Тут на нее все напустились, и я тоже. Как можно! Я на коленках стоял, просил. Ни – ни…«Еду», да и все. А тот, Кругликов то есть, уехал и письмо к ней. Я уж это доподлинно знаю. И продала… за тридцать тысяч с товаром и лавкою. Лавка‑то каменная, особнячок. Да – с, так вот продала, значится, вдовушка дело свое, деньги собрала и уехала.
