Хозяйка дома, томная Евгения Павловна, красивая сорокалетняя дама, сидела на диване в гостиной с двумя пожилыми дамами, окруженная мужчинами. Ее муж, Алексей Петрович, с возбужденным лицом проносился из комнаты в комнату, то подсаживаясь к одним, то останавливаясь подле других, там угощая, здесь устраивая партию в винт, и олицетворял собою радушного хозяина.
В кабинете его приятели пили пунш и разговаривали о прокурорах, речах, процессах и гонорарах. В зале молодежь танцевала под рояль; в гостиной гремел граммофон, в спальне – карточной раздавались возгласы: «Пики, трефы, четыре пики, малый шлем, без одной», – и голос генерала Чупрынина в общем шуме гудел, как шмель в летний полдень.
В гостиной Евгения Павловна изнывала, стараясь поддержать скучный разговор с двумя пожилыми дамами и в то же время удерживать подле себя мужское общество. Вдруг, словно на помощь ей, вошла Дьякова.
– Душечка, Елена Семеновна, побудьте с нами, садитесь! – радостно воскликнула Евгения Павловна.
Несколько мужчин быстро, как на пружине, вскочили с мест и подвинули Дьяковой стулья и кресла. Она опустилась в кресло и стала обмахиваться веером.
Это была красивая брюнетка, лет двадцати семи, полногрудая, высокая, с алыми губами и матовой кожей. Если прибавить к этому, что она третий год вдовела и обладала изрядным состоянием, то не покажется удивительным, что несколько человек из числа находившихся в кабинете, оставив пунш и товарищей, перешли в гостиную, а бывшие в гостиной мужчины как‑то подтянулись, глаза их замаслились, и на лицах их расплылась улыбка.
Дьякова отлично понимала настроение окружающих и, обмахиваясь веером, заговорила тоном капризного ребенка:
– Дорогая Евгения Павловна! Мужчины несносны… Они умеют только ухаживать, говорить пошлости и ничего занимательного. Я пришла отдохнуть с вами.
Горянина снисходительно улыбнулась.
– Вы жестоки к ним. Я, как хозяйка, должна заступиться за моих гостей. Господа, вы обязаны сейчас же увлечь нас беседой, – обратилась она к мужчинам.
Молодой товарищ прокурора (из лицеистов) поправил на носу пенсне, выпятил грудь и картаво произнес:
– Но, уважаемая Евгения Павловна, такое оскорбление… и всем сразу! – он развел руками. – Елена Семеновна не в духе и за это…
– Да, я не в духе, – заговорила, перебивая его, Дьякова, – сегодня я целый вечер только и слыхала у вас какие‑то юридические разговоры.
– Влияние профессии, – засмеялся адвокат.
– Позвольте, – выступил из толпы военный юрист, – вы несправедливы. Если бы вы, например, прислушались к теме, которую мы только что дебатировали в кабинете, то непременно заинтересовались бы, хотя она и юридическая.
– Отчасти, – сказал молодой капитан.
– Что же это за тема? – спросила Дьякова.
– Ну, послушаем, – пропела Евгения Павловна.
– Вот видите, – оживился юрист, – извольте послушать. – Он изящно оперся о спинку кресла, в котором сидел молодой товарищ прокурора, и, слегка покачиваясь, заговорил: – Уважаемый Петр Станиславович, – он указал на стоящего поодаль полного пожилого господина с бритым лицом, – уверяет, что в настоящее время почти нет скрытых преступлений.
– Это что значит? – спросила Дьякова.
– То есть таких, которые совершенно остались в полной тайне.
– Как же мы о них можем знать, если они остались в полной тайне? – спросила Дьякова, снова обмахиваясь веером.
– Браво, браво! – раздались кругом голоса. – Петр Станиславович побит сразу.
