«Но сперва обличу тебя: ты называешь себя грешным, а на деле не показываешь себя сознающим сие. Признающий себя грешником и виновником многих зол, никому не противоречит, ни с кем не ссорится, ни на кого не гневается… Если ты грешен, то зачем укоряешь ближнего и обвиняешь его, будто чрез него приходит к тебе скорбь? Разве ты не знаешь, что всякий искушается собственным сознанием».
«О Боге св. отцы, будучи вопрошаемы, написали: ищи Господа, а не испытывай, где обитает Он».
«Что же касается до сильного отягощения твоего блудными помыслами: это случается от того, что думаешь о ближнем злое и осуждаешь его; бывает и от свободного обращения…»
«Брат! истинный труд не может быть без смирения, ибо сам по себе труд суетен и не вменяется ни во что» (надо бы: «вменяется ни во что»).
«…мы должны знать, что непрестанно призывать имя Божие есть врачевание, убивающее не только страсти, но и само действие их…»
«Не думай, чтобы диавол имел власть над кем-нибудь: причина греха заключается в нашей свободной воле… человек как не принуждается к спасению, так и ко греху…»
«Вопрос. Не грешно ли делать что-либо в день воскресный?
Ответ. Делать что-либо во славу Божию не грешно, ибо Апостол сказал: „день и ночь делающе, да не отяготим кого” (1 Сол. 2, 9); делать же что-либо не по Богу, с презрением ко дню воскресному, по лихоимству и по видам низкого корыстолюбия – грех…»
05.06.84
Начало лета отметилось небольшим похолоданием, с северным ветром, но сегодня был по-настоящему летний день. Я начинаю находить удовольствие в своей работе: встаю до восхода солнца; в восемь часов, в девятом уже иду домой, спать ложусь после заката; дни мои длинны и домашни – большей частью в общении с Лизанькой. Поэтому Оля совсем перестала влиять на маленькую девочку:
– Володюшка! А Лиза опять меня не слушается…
– Да? – грозно говорю я. – Кто там маминьку не слушается?..
Днём уже обязательно я укладываю её спать, а сегодня уложил и вечером; и так – всё чаще. И в библиотеку Олечка меня не отпускает (мать – дома, в отпуске, и уже три дня я хожу у Олечки в сторожах). Но сегодня я уговорил её на прогулку втроём – мы съездили в библиотеку, где я заказал на свой номер Страхова. Много, конечно, не начитаю – Оле скоро рожать (спаси, Господи, и помилуй).
Педагогическая беседа: сидят обе на диване, Олечка штопает, Лиза играла, но за горячим и острым разговором бросила игрушки и задорно смотрит на маминьку. Оля:
– А будешь непослушной девочкой, так мы с отесинькой уйдём от тебя.
– А я двейку зак’ою – чик!
– Ну, так что ж. Мы через балкон уйдём.
– А кам высоко!
– А мы по лестнице спустимся. Вот, есть у меня такая лестница – верёвочная, привяжем к балкону и спустимся.
– А шко эко акое (а что это такое)?
– Лестница? Из верёвочек сплетённая.
– А где? Шко-ко я не видева.
– Спрятана лестница… Вот спустимся и уйдём куда-нибудь.
Лиза молчит. Думает. И оживляется:
– Я тохэ куга-ко бы уехава…
И, вспомнив, ликует:
– К девочке Сене!
Это её выдуманная, сказочная подружка.
– К девочке Сене! – веселится, выпрямляясь, Лизанька. – Я знаю, в какой скаоне (стороне) она хывёт. Вон кам!..
И она машет рукой на запад.
Во дворе. Болтик от велосипеда потерялся. Лиза хлопотливо присаживается на корточки возле виновато поникшего вело-ослёнка, трогает пальчиком гаечки, говорит:
– Потияйся хууп… (потерялся шуруп)… А экок? экок потиму не потияйся?
Я слушаю вполуха, гляжу, соображаю, как выйти из положения, бормочу:
