– Шею!
Я послушно наклонялся. Следовал удар.
Удивительно, но даже такой сбалансированный комплекс мер не научил меня подтягиваться на перекладине. Почему-то.
Первой бедой, которую я ощутил в лагере была еда. Дело было не в том, что она была невкусной, а в том, что её не хватало. В смысле, нам не хватало, голодом нас никто не морил, но и добавки не давали. Впрочем, пресноватой еда, пожалуй, была, потому что бутылка самого примитивного кетчупа в пластиковой банке вроде “Краснодарского” или “Шашлычного” делала её обладателя королём отряда: все мечтали сесть с ним за один стол, чтобы получить хотя бы капельку ядовито-красной жижи в свою тарелку. Обладателем такой бутылки был стриженный под одну насадку парень с настолько массивной шеей, что переход между ней и головой не был виден. Но я как-то раз всё же набрался смелости попросить и себе красной пастообразной приправы, заманчиво пахнущей томатом и зеленью:
– Извини, пожалуйста, – подошёл я к нему, начав сразу с двух неведомых ему слов – можно у тебя попросить немного кетчупа?
Обладатель бутылки оглядел меня сверху вниз, наконец мысль прошла полный круг по единственной извилине, на которой держались изрядно потрёпанные на джиу-джитсу уши:
– Ты, бля, чё, опух, ёб твою? Можно Машку за ляжку! А ну съебал отсюда нахуй!
Я, спортивно-гопнический диалект русского матерного знавший ещё не в совершенстве, тем не менее верно расценил этот пассаж как выражение отказа в кетчупе, на что дополнительного указывал козлодойский ржач тех, кому посчастливилось оказаться с Кетчупом за одним столом и пошёл восвояси. После обеда мы шли в хлеборезку и набирали там столько хлеба, сколько способны были унести, чтобы жевать его на тихом часе. За неимением кетчупа считалось выгодным раздобыть где-нибудь коробок от спичек и насыпать туда соли из солонки в столовой. Главное – не попасться в это время тренеру, а то выведут из столовой, заставят нагнуться и дадут пинка по заднице. Причём тренеры делали это с максимальной картинностью, перед панорамными окнами павильона, в котором была столовая. Но если удавалось всё-таки поиметь коробок соли, то тихий час проходил так.
Дима Ситиков, имевший неведомо откуда плакат с голой женщиной на пляже, разворачивал его и беседовал с ней, и даже отвечал за неё себе самому более тонким голосом. Беседы в основном содержали весь известный Диме запас пошлой лексики и следовало из этих бесед, как сильно эта пышногрудая блондинка желала с ним трахаться. Кинематику и цель сего процесса я тогда ещё не представлял, но, как следовало из разговоров Димы с той красоткой, это означало, по-видимому, глубокое любовное переживание. Ещё одна койка была занята Тёмой, худым блондином, который рассказывал всем, кто был готов слушать истории, как ему сосали всю ночь сестра девушки старшего брата, красивая девушка из отряда, с которой все старшие парни из нашего отряда мечтали станцевать медленный танец на дискотеке. Что и зачем нужно сосать всю ночь я ещё не знал, но это было почему-то предметом большой гордости Тёмы. Было ещё двое парней, имени одного я не запомнил, а второй имел кличку Поттер, потому что носил очки и был худой, что, впрочем, не мешало ему быть ужасным задирой, что роднило его больше с антагонистом Гарри по Хогвартсу – Драко Малфоем. И был ещё у нас в комнате неведомо как к нам попавший шестилетний мальчик, которого все звали просто Мелкий.
