*
Тем не менее, на первом курсе института я познакомился со своей второй девушкой. Мы учились на одном потоке и на лекциях часто пересекались. Так получалось, что мы все время оказывались рядом. Мы переглядывались и улыбались, не говоря друг другу ни слова. Симпатия у нас возникла внезапная и взаимная. Через месяц переглядываний я попросил у нее конспект лекции, которую не успел записать. Она, улыбаясь, протянула мне свою тетрадь.
В отличие от моей первой девушки она была такой же молчаливой, как и я сам. Иногда мы могли сидеть и за полчаса произнести от силы пару-тройку фраз. Тем не менее, вместе нам было хорошо. Нас связывала какая-то трансцендентальная сила. Как две половинки яблока, мы соединялись в единое гладкое целое. Без трещин и острых углов.
Она жила в общежитии, и с местом встреч проблем не возникало. После занятий я приходил к ней в комнату, и мы ели купленные в магазине пельмени, слушали музыку и занимались любовью. Выходили редко, тем более что вскоре наступила зима. К кино она относилась прохладно, книги ее не интересовали, и мы ограничивались едой, музыкой и сексом.
Лишних слов мы не произносили, в любви друг к другу не признавались. Это обязывало, а нам меньше всего хотелось иметь дело с обязанностями. Наш союз не признавал сентиментальной романтики. Тем более, я не был уверен, что испытываю к ней именно любовь. Однако мы и без нее чувствовали себя счастливыми.
У моей второй девушки было несколько отличительных черт. Во-первых, она обожала группу Prodigy, которую в то время уже мало кто слушал. Приходя к себе в комнату, она первым делом включала альбом «Fat of the Land». Во-вторых, она увлекалась хиромантией и перечитала по этой теме кучу книг. Это когда по линиям на руке судьбу предсказывают.
Ну, а в-третьих (и это было самым поразительным ее свойством), во время оргазма цвет ее глаз менялся с серого на зеленый. Обнаружил я это случайно – как-то она забыла выключить в комнате свет. Это был удивительный эффект – будто стон удовольствия, который вылетал из ее уст в момент наивысшего наслаждения, словно малярным валиком окрашивал ее очи в густой зеленый цвет. Но насколько свойство было поразительным, настолько бесполезным. Ну как шестой палец на ноге.
– Видимо, Богу было невероятно скучно, когда он решил наградить меня этим даром, – однажды сказала она.
Мы лежали на измятой постели в кромешной темноте. Магнитофон на пониженной громкости играл бессменных Prodigy. В окне плыли какие-то тени – шел снег.
– Твой дар делает тебя единственной в своем роде.
– Только о нем не станешь кричать на каждом углу.
Она перевернулась на живот и заглянула мне в лицо. Не видать было ни черта. Но ее глаза, наверно, уже приняли привычный серый цвет. Она молчала, я слушал ее дыхание.
– Когда мне плохо, я жалею, что Бог так обошелся со мной. Мне бы больше ума или ноги длинней. Сейчас без длинных ног никуда.
Я спросил:
– А ты веришь в Бога?
– Наверно. Не должно же быть все вокруг просто так. К тому же – так мне спокойней.
Она снова замолчала. Больше трех фраз за раз она не произносила. Что и говорить, сотрясать воздух словами мы не любили.
– Как в хиромантии, – сказала она. – У каждого своя судьба.
– И какая твоя судьба?
Она призадумалась, и мы с минуту глядели в казавшийся черной бездонной дырой потолок. Я решил, что мой вопрос так и повиснет в воздухе. Но она, наконец, ответила:
