В смирительной рубашке. Стихи первых парижских лет - страница 3
В какие месяцы Поплавский жил в столице Германии, точно не установлено. По мнению Элен Менегальдо, он отправился туда в конце 1922 года, а вернулся в Париж в начале 1923-го[26]. Составители хронологии парижско-берлинских событий 1920-х сдвигают дату его приезда на полгода раньше – на конец марта или на начало апреля 1922-го, а возвращение датируют декабрём этого года или же январём следующего[27]. Первая точка зрения, конечно, ближе к истине – хотя бы потому, что известный нам парижский дневник Поплавского («Дневник В») заканчивается не раньше июня 1922 года. При этом единственный его текст, обозначенный как берлинский («Какой-то рок играет с нами…»), помечен декабрём 1922 года, тогда как в апреле 1923-го поэт уже выступал с чтением стихов на вечере Бориса Божнева в Париже, – всё это задаёт максимальные границы искомого временного диапазона. Явную путаницу в этот вопрос вносит публикация подписного листа банкета, устроенного Зданевичем и Ромовым 24 ноября в Париже в честь приехавшего туда Маяковского[28]. В перепечатанном публикатором перечне среди прочих указана подпись Поплавского, из чего, конечно, должно следовать, что он в эти дни всё ещё был в Париже. Между тем в оригинале документа, как удалось убедиться, его подпись отсутствует, за неё был ошибочно принят автограф художника Сергея Карского[29]. Из этого можно сделать обратный вывод: факт, что поэт не появился на торжественной встрече московского гостя, на которой присутствовали самые разные его друзья и знакомые, скорее, говорит о том, что в конце ноября он уже находился в Берлине.
Исследователи, впрочем, единодушны во мнении, что Поплавский отправился в путешествие не один, а с Терешковичем, но подтверждений этому никто из них не приводит. Терешкович, разумеется, был в Берлине и в 1922-м, и в следующем году – если следовать опубликованной хронологии, первая его персональная выставка открылась там 2 октября 1922 года, а вторая такая экспозиция состоялась в апреле 1923-го[30]. Но вернулся художник, видимо, не вместе с Поплавским, как об этом сказано в том же издании, а значительно позднее, – по крайней мере, встречу с ним в Берлине 2 июля 1923 года зафиксировал Владислав Ходасевич[31].
Из берлинских знакомств поэта уверенно можно назвать Пастернака и Шкловского, упоминаемых самим Поплавским[32], Вадима Андреева, дружба с которым продолжится в Париже, и поэтессу Татиду, с которой у него в одном из кафе случился неприятный инцидент[33]. Он наверняка повстречался и с поэтом Семёном Либерманом – строки этого будущего соучредителя литературной группы «4 + 1», куда входил и Андреев, взяты для эпиграфа к тому самому берлинскому стихотворению. Вадим Андреев оставил короткое воспоминание о своём друге в мемуарной повести «Возвращение в жизнь»:
Здесь же, в кафе на Ноллендорфплац, познакомился я с Борисом Поплавским, ненадолго приезжавшим из Парижа в Берлин. В то время он увлекался точностью, ясностью и простотой. Помню, как поразил он В. Шкловского, сказав, что больше всех современных поэтов любит В. Ходасевича. Тогда я ещё не знал, что Борис, не изменяя себе, оставаясь искренним, может защищать совершенно противоположные точки зрения. Он как бы не осознавал противоречивости своих слов: с одного литературного берега к другому он легко перекидывал невидимый для других мостик. От Поплавского я впервые услышал имена А. Гингера, Б. Божнева, Ильязда (Илья Зданевич), о том, что в Париже, кроме Бунина, Мережковского и Гиппиус, есть «молодые», не только в своих литературных стремлениях, но и политически расходящиеся со «стариками»