– Так вот почему ты поступил в штурмовики, – констатирует Лиза, её голос полон понимания и поддержки. Она устремляет взгляд в небо, высматривая Фобос или Деймос за прозрачным энергетическим экраном купола. – А не хотел пойти служить в РККП?
Она осекается, понимая, что сама сморозила глупость.
– Прости, я не подумала, – бормочет девушка, стараясь скрыть неловкость. – Забыла, что ты плод естественного зачатия. Но ведь в этом нет твоей вины. То есть, я хотела сказать… – её голос становится более мягким, она смотрит на него с интересом. – Гляди, какие они сегодня яркие!
Увидев оба спутника Марса прямо над головой, Лиза вытягивает руку, показывая находку Фраю. Тот, задрав голову, задумывается, не нарочно ли она завела этот разговор, чтобы пристыдить его. Но в её глазах он видит искренний интерес, и это помогает ему отпустить свои страхи.
– Ничего, я всё понимаю… – отвечает он, хотя сердце его всё ещё колотится. Каждое слово о родителях оставляет на душе след, и он чувствует, будто разговаривает с призраками.
Вот уже немногим более двадцати лет марсианское правительство, словно дирижёр, управляющий оркестром, контролирует рождаемость в столичных городах с помощью технологий геномного редактирования и генетического программирования. Оно формирует генофонд будущего человечества, избавляя будущие поколения от болезней и, попутно, решая извечный вопрос перенаселения Марса. Самые почётные должности в Республике теперь занимают только Дизайнерски оплодотворенные дети – ДОДы, как записано в их свидетельствах о рождении, или, как в простонародье их называют, – Идеальные дети.
Генетические особенности формируются задолго до рождения в Центральном Институте Генетики, а роды разрешаются лишь после специальной комиссии, проверяющей плод на отклонения. Запрета на естественное зачатие, конечно же, нет, но рожденные подобным способом дети могут максимум дослужиться до капитана штурмового отряда где-нибудь в удалённой колонии. Официально внедрять подобную систему во всей галактике правительство пока не планирует, но во многих человеческих колониях, где есть отделения Института Генетики, молодые родители всё чаще прибегают к данной процедуре.
Фрай чувствует, как эта система словно невидимая рука управляет его судьбой, вытягивая его в мир, где он остаётся лишь тенью идеальных детей. Каждый раз, когда он смотрит на Лизу, он понимает, что она представляет собой всё, о чём он мечтал – и в то же время всё, чего у него нет. Его внутренний конфликт разгорается, когда он задаётся вопросом: действительно ли он имеет право на свои мечты, если его существование предопределено?
Лиза, замечая его замешательство, улыбается и спрашивает:
– Ты когда-нибудь задумывался о том, каким бы ты был, если бы твои родители не пережили тот ужас?
Фрай, с трудом сглатывая, отвечает:
– Иногда мне кажется, что я просто… результат их решений. Как будто все мои мечты и стремления – это лишь эхо их жизни. Словно моя судьба давно предрешена. Даже до моего рождения.
Лиза, присаживаясь рядом и глядя в его глаза, говорит:
– Но ты ведь не просто их продолжение. Ты – это ты. У тебя есть свои мечты, свои амбиции. Нельзя забывать о том, что твоя жизнь – это не только их история.
Фрай чувствует, как её слова, словно тёплый свет в темноте, пробивают его защитные стены.
– Я немного не об этом, но знаешь, ты права… Я не должен позволять генетическим стандартам определять, кто я есть.
