Упал я сначала на руки, а потом на грудь. Чтобы встать, я попытался опереться на руки, но это было невозможно. Форма моих рук стала какой-то неестественной – они были сломаны. В следующий момент я почувствовал, что не могу вздохнуть – моя грудная клетка от страшного удара о землю сильно сжалась, а опять разжаться не могла. Я долго мучился, задыхаясь. Но потом все-таки задышал. Вскоре мне сделали обезболивающий укол, и все происходившее вокруг стало казаться мне в каком-то сне.
В больнице на мои сломанные руки наложили гипс. Вставать и ходить я не мог. Говорить мне было трудно. В палате, куда меня определили, я только молча лежал и внимательно слушал все, о чем говорили мои соседи.
В палате лежало много бывших фронтовиков. Они разговаривали только о войне. Один бывший офицер рассказывал, как после окружения Будапешта им приказали взять его штурмом, но без артподготовки – чтобы не разрушать прекрасные здания этого города. Много раз и безуспешно наши бойцы ходили в атаку, пока гарнизон города не капитулировал сам.
Один Герой Советского Союза, бывший партизан, рассказывал, как они взяли в плен несколько немецких солдат. Забрать их с собой в лес было невозможно – еды едва хватало самим партизанам. Отпустить на свободу тоже нельзя – они вернутся к своим и опять будут убивать наших людей. Этот партизан объяснил немцам сложность ситуации, в которой они оказались. Потом, извинившись перед ними, сказал, что их расстреляют. Услышав это, один немец поседел на глазах у партизана.
Как-то в палату положили одного бывшего фронтовика, который до этого постоянно жил в доме инвалидов. Его голос мне показался каким-то чересчур писклявым. Однажды санитарка, наводя порядок в палате, выбросила из тумбочки черствую булку. Этот дядечка быстро подобрал булку с пола и нежно произнес:
– Это еще можно съесть. Нам в доме инвалидов такие не дают.
Когда опять начались разговоры о войне, он вскочил, опустил штаны и пропищал:
– Снаряд разорвался рядом, и мне оторвало мошонку.
И все увидели обрубок у него между ног.
Лежал я так довольно долго. Когда мне разрешили вставать, то пришлось заново учиться ходить. Я очень сильно ослаб физически. После того, как сняли гипс, мышцы моих рук оказались атрофированными. Я не мог удерживать в них даже легкие предметы. Раньше я умел плавать и довольно хорошо держался на воде. Но теперь из-за слабости в руках я не мог держаться на воде и один раз чуть не утонул, попав в реке на глубокое место. Меня спасло то, что рядом находился муж тетки. Он подтолкнул меня на мелкое место. У меня появилась водобоязнь.
Люда приходила ко мне в больницу с цветами, но в палату не заходила. Она просто попросила медсестру передать эти цветы мне.
После окончания школы Люда получила высшее образование на Украине, там же вышла замуж. С мужем и красавицей дочерь она жила в Киеве. Умерла Люда рано – в 55 лет. Когда мне сказали об этом, я не поверил. Но потом ее бывший сосед по дому убедил меня в том, что это действительно так.
Дважды в возрасте четырнадцати и пятнадцати лет я ездил в Литву в гости к одной из моих многочисленных теток. Эта тетка была замужем за моряком и жила в литовском городе Клайпеда.
Во время первой поездки, сразу же на первой литовской станции, к окну вагона, где я сидел, подошел молодой литовец и, показав мне кулак, крикнул:
– Русские, убирайтесь!
Это произвело на меня неизгладимое впечатление. Я начал побаиваться литовцев.
