Поэтому для начала я ушёл из дома. Помогло то, что бабушкина квартира была давно оформлена на меня ещё ею, как дарственная, бабушка унаследовала её за своими родителями и дедом, героем Невского пятачка, умершим задолго до моего рождения, когда моей маме было только девять лет, я в ней бы прописан, как и мама, они с отцом были всегда очень практичными, а после мы приватизировали эту квартиру. Так что я был состоятелен в этом смысле.
И тут я стал вести жизнь, какую подростки вели вокруг меня, как большинство моих одноклассников, узнал, что такое алкоголь, кое-какие наркотики, которые называются, почему-то «лёгкими», но от всего этого меня только мутило, ужасно болела голова, так что я хоть и был очень здоровым человеком, но к различным ядам неустойчивым. Я узнал и секс со случайными девчонками и со своими бывшими одноклассницами, которые, оказывается, давно имели на меня виды. Это оказалось очень приятно, довольно весело, но только вначале, а потом хотелось поскорее выпроводить подружку восвояси и остаться спать одному.
Так прошёл целый год, когда я не учился, работал в Макдональдсе и то со скуки, чтобы знакомиться с девчонками и не брать денег у родителей, на минимальные нужды мне хватало, потому что я мог себе позволить работать не как другие, только в выходные или после учёбы, а целыми днями. Едва до менеджера не дослужился. Но к весне беспутство я почти оставил, готовясь к новому поступлению в Лётный.
Вот тут ко мне и пришёл отец. Он у меня высокий, бесцветный, настоящий большой чиновник, умеющий ловить нужные взгляды и длинноносый, чтобы не упустить новые веяния, я получился более «окрашенный», у меня тёмные волосы и тёмные глаза, а нос слишком курносый, чтобы правильно ловить ветры перемен, я им просто дышал.
Он обернулся по сторонам, оглядывая бывшую тёщину квартиру и хмыкнул, отдавая мне пальто.
– А я думал тут бедлам.
– Бедлам и есть, – я пожал плечами, потому что безобразия не было конкретно сейчас, но в целом – настоящий бедлам, со спящими тут и там людьми, полуодетыми и доступными в любое время суток девками, горами бутылок и упаковок от колбасы, салатов и прочей почти неперевариваемой дряни из супермаркета и моего Макдональдса. А сейчас – да, я убрался, и компаний не собирал, за что на меня стали обижаться все вчерашние «друзья».
Отец посмотрел на меня, не оценив моей самоиронии, и прошёл в гостиную.
– Ну вот что, мой мальчик, Роман Романыч, – да-да, почему-то мои дорогие родители не нашли для меня иного имени, кроме как скопировать отцовское.
Не подумайте, никакой семейной традиции в этом не было, мой отец был Роман Николаевич, а дедушек и прадедушек звали тоже разными русскими именами, почему я стал Романом в квадрате мне неясно, а теперь казалось, что мама с папой сделали так просто для удобства, чтобы не вспоминать, а какое же там у нас имя у сыночка… возможно, сейчас во мне говорила обида. Мне было обидно даже то, как отец вошёл и как сидел, что не смотрел мне в лицо, точно я его мелкий подчинённый, которого он вышвырнул бы, но он ему для чего-то нужен и поэтому он вынужден с ним говорить напрямую.
– Так, сын, дурость пора бросить, не хочешь на юридический, хотя это так глупо, что и не передать, иди на экономический, но никаких иных путей у тебя нет, – сказал он, подняв брови, но опустив веки, наверное, смотреть на меня ему противно.
– Нет, пап, я пойду туда, куда я сам хочу.
