Я протянул Осману холодный апельсиновый сок в запотевшем стакане.
Осман сверкнул белозубой улыбкой и поблагодарил меня, вознеся хвалу Всевышнему. Помолчав, он сказал:
– Месье Тахир, вот вы уже три года, как поселились в Дар-Калифа.
– Да, время летит быстро…
Сторож осушил стакан одним махом. Взгляд его мутновато-карих глаз встретился с моим.
– Но вот что вы за все это время узнали?
– В смысле?
– О нашей стране… что узнали?
Я задумался, вспоминая свои разъезды в поисках черепах и кедровой древесины, мозаичной плитки и заклинателей джиннов…
– Ну, я много чего повидал, – сказал я. – Был на севере – у Средиземного моря, на юге – в Сахаре, добрался аж до хребтов Атласских гор.
Не отводя взгляда, Осман утер нос рукавом.
– Вы не знаете нас, – резко сказал он. – Не знаете Марокко.
Мне стало обидно. Про себя я подумал: о чем это он вообще?
– Я знаю Марокко ничуть не хуже тех, кто прожил в стране с мое.
Осман большими пальцами с силой потер себе глаза. И вновь посмотрел на меня.
– Все это время вы были слепы, – сказал он.
– Что?
– Слепы.
Я пожал плечами.
– Может, вы и исходили всю страну, да только ничего не увидели.
– Уверен, это не так.
– Уж поверьте мне, месье Тахир. У вас это на лице написано.
Из раннего детства мне особенно хорошо запомнились сказки. У нас в семье очень любили «Тысячу и одну ночь». Завороженный, я мог часами слушать про приключения Аладдина и Али-Бабы, путешествия Синдбада-морехода и про калифа Харуна ар-Рашида. В сказках непременно были сундуки с сокровищами, принцессы и прекрасные принцы на белых конях в золотой сбруе, дервиши, а еще – гули, ифриты, исполинские дэвы и другие джинны.
У отца всегда находилась для нас притча – так он отвлекал нас от шалостей и одновременно учил. Он любил повторять:
восточные притчи подобны энциклопедиям, это кладовые мудрости и знаний, их следует ценить, беречь и изучать. Для отца притчи вовсе не были пустыми россказнями. Он видел в них объяснение тем или иным человеческим поступкам, считал средоточием знаний, что копились человечеством испокон веков и передавались из поколения в поколение.
Десять лет назад отца не стало, и его библиотека перешла ко мне по наследству. На пяти добротно сколоченных ящиках была надпись: «ЦЕННО. НЕ КАНТОВАТЬ!» В ящиках обнаружились басни Эзопа, сказки Ганса Христиана Андерсена и братьев Гримм, сказки арабские и не только: албанские и китайские, камбоджийские и индийские, аргентинские и вьетнамские, африканские, австралийские, малайские, японские, даже сказки из Папуа –Новой Гвинеи.
Когда ремонт в Дар-Калифа завершился, у меня, наконец, появилось время разобрать и почитать книги из отцовской библиотеки. На полях часто встречались карандашные пометки – я узнавал аккуратный, убористый почерк отца. Где-то он толковал смысл той или иной притчи, а где-то делал отсылки к схожим притчам, бытовавшим в совершенно иных культурах.
Среди многочисленных томов не доставало только полного собрания сказок «Тысяча и одна ночь» – у отца было редкое издание в переводе ученого и путешественника викторианской эпохи Ричарда Фрэнсиса Бёртона6. Я помнил эти тома с самого раннего детства – они всегда стояли у отца в кабинете на нижней полке книжного шкафа. Отец очень ценил издание, и не в последнюю очередь за великолепное оформление. Он рассказывал, как в молодости увидел семнадцатитомник в книжном магазине, как несколько месяцев откладывал деньги на его покупку и каждый день ходил любоваться книгами. Лишь позднее я узнал: то было знаменитое первое бенаресское издание.
