Миша уже присмирел. Он неподвижно стоял рядом с тётей-полицейским, только в его чёрных глазах плясал испуг.
– Принесла? Хорошо, – одобрительно кивнула Татьяна Степановна, взяла из рук Кати вещи, передала их худой женщине из опеки.
Мишу повели к двери, но вдруг он сделал неожиданную попытку вырваться и отчаянно закричал, глядя на Катю:
– Мама! Мамочка!
Катя дрогнула всем телом, резко бросилась к нему, обхватила руками, крепко прижала к себе. Миша плакал тихо, не в голос, вцепившись в её руки. С глаз девушки брызнули горячие слёзы. Уже как в тумане, как сквозь вату она слышала слова – упрёки Татьяны Степановны:
– Катерина Евгеньевна! Что ж вы делаете! Отпустите ребёнка!
Она не помнила, как её отстранили от Миши, как его увели. Очнулась она от резкого отвратительного запаха корвалола. Ей протягивала стакан с лекарством пожилая директриса Ирина Марковна.
– Катя, Катюша, выпей, ну же! – приговаривала она.
Но Катя отстранила от себя противно пахнущую жидкость и всхлипнула.
– Да разве можно так! – напустилась на неё Татьяна Степановна, – Непрофессионально вы себя ведёте! Нельзя так! Нужно учиться абстрагироваться, иначе сердца на всех не хватит.
– Что можно сделать? Как вернуть Мишу? – тихо всхлипывая, прошептала Катя и посмотрела на директрису умоляющим взглядом.
– Ну, не знаю… – развела она руками, – Можно, конечно, узнать об опекунстве. Только надо ли тебе это? Чужой по сути ребёнок… Ты с горяча-то не поддавайся порыву. Остынь и подумай. Вот я бы никогда не смогла с чужим ребёнком. От чужого я бы не смогла стерпеть того, что своему родному прощаю… – вздохнула Ирина Марковна и присела на стул рядом с Катей, а затем опомнилась, метнула быстрый взгляд в сторону Татьяны Степановны, – Танечка, иди. Проведи первый урок сама, а Катюша сейчас успокоится, в себя немного придёт, пусть посидит тут пока.
– Ага, – кивнула Татьяна Степановна, – Конечно, проведу. А ты, Катюша, успокаивайся и давай иди в класс в настроении, как будто ничего не случилось. Так надо.
– Он же меня мамой назвал! – не выдержала Катя.
– Катюша, посмотри на меня, – Ирина Марковна решительно взяла девушку за подрагивающее плечо, – Это просто манипуляция. Не принимай близко к сердцу. Когда я прихожу в детский дом, все они бросаются ко мне, хватают за руки, называют мамой и просят забрать с собой.
Катя ничего не смогла ответить, отвернулась к окну и только тогда вспомнила, что так и не успела отдать Мише купленную для него вчера шоколадку.
«Jingle bell, Jingle bell» – громко лилась из динамиков весёлая рождественская песня, когда Катя проходила мимо супермаркета. « И кто придумал Рождество? – с грустью размышляла девушка, – Глупый, никчёмный праздник…» И никто из этих оживлённых счастливой предновогодней суетой людей из пёстрой толпы не задумается о том, как ужасно в такие дни на душе одиноких людей, каково им наблюдать за хлопотами и чувствовать себя лишними на этом празднике жизни!
Мимо Кати прошли две совсем молоденькие девушки, весело смеясь и переговариваясь. Мужчина и женщина, наверное, муж с женой, что-то искали в шуршащих пакетах с логотипом супермаркета и о чём-то препирались. Быстрее! Прочь от всех этих людей! Катя прибавила шаг, запахнула повыше ворот пальто, пробежала, не глядя, мигающие витрины. Но вдруг что-то привлекло её внимание. Девушка остановилась. Напротив автобусной остановки стоял старый двухэтажный дом сталинской постройки. В его окнах, как и везде, мигали и переливались разноцветные огоньки и гирлянды, но верхнее окно посередине было тёмное. Но в нём светилась белым светом фигурка ангела – девочка с крылышками летела над облаками из ваты, держа в руке звёздочку, переливающуюся мягким голубоватым светом.
