В тени креста - страница 59

При дворе государыни сегодня суета. Люди из свиты послов, заморские мастера и купцы, ожидая милостей от московского престола, прибыли с подарками, в надежде, что она поможет им получить благоволение Великого князя.

Софья любила устраивать такие приёмы, на них она снова чувствовала себя на вершине власти, и, хотя явных значимых решений в обход воли своего мужа–великого князя, она принимать не могла, многие понимали, что мнение Софьи, несмотря ни на что, часто, перевешивает мнения самых ближних к государю князей и бояр. Вот поэтому, иноземцы и торопились предстать при дворе государыни. Каждый приём, был, ими весьма ожидаем. И пусть проводились они скромнее, чем при навеки исчезнувшем византийском дворе, но ярче, чем у самого московского государя. И это будоражило мысли не только московских людей, но и многих за пределами русских границ. Ведь кроме неё, в целом свете, ни одна из жён правителей такого никогда не делала. А Софья, делала вид, будто и не догадывалась ни о чём. Однако принимая иноземцев, часто узнавала многое из того, что после, в склад с другой информацией, открывало положение дел в разных европейских странах, а самое главное, становилось понятным отношение правителей этих стран к Руси и их тайные и явные политические желания. Своими мыслями и выводами она после наедине делилась с мужем.

Потому, к приёмам государыня готовилась. Заранее собирала всё, что только могла узнать о тех иностранцах, кто хотел предстать пред её очами. И в этом ей всегда помогала пронырливая Мирослава, которая через своих людей, часто следила за нужными иноземцами, прибывающими или уже живущими на Москве, примечала: с кем ведут дела, в каких домах бывают, а иногда, и какие речи ведут.

Но сейчас, боярыня никак не могла прийти в привычное для себя равновесие духа. Её то охватывал страх, то безудержное веселье. Она сама удивлялась недавней своей дерзости и одновременно, в глубине души, боялась последствий своих поступков. Мирославу будоражили мысли о сладкой прошедшей ночи, и при этом обдавал хладом страх позора. «А что, ежели, молодой Ласкарь будет на Москве бахвалиться и тогда, об их блуде пойдёт молва, и прознает государыня? Или того хуже, слух дойдёт до старого чёрта – Фёдора Ласкарёва, что он тогда с ней сделает? Он сейчас далече, но ведь вернётся и тогда…! Пожалуй, даже государыня не защитит…. Или не узнает…. Или… сама и отдаст приказ…. Ох страх, страх, страх…. Неужели молодой Дмитрий кому расскажет? Или промолчит? Или забудет? Забудет? Ох, Дмитрий… М-м-м… Сокол. Сильный, красивый, пригожий. Может это господь сжалился и послал его, чтобы разом наградить любовью за все прошлые годы. Любовь?» – Мирослава вздрогнула, это не укрылась от взора государыни.

– Что с тобой, как будто хвораешь? – спросила, обычно сдержанная на эмоции великая княгиня.

– Прости матушка, ломота в костях, да и в висках шумит, то от непогоды, – виновато улыбаясь, склонила голову боярыня.

– Да, пожалуй, в палатах и вправду зябко, вели пожарче топить, – махнула широким рукавом Софья.

– Сейчас сполню, – отозвалась Мирослава.

Время давно шагнуло за полдень. После приказа верховой боярыни, с самой обеденной молитвы, печники не жалели дров и в больших палатах великой княгини стало жарко как в бане, хоть одёжу скидывай. Серый, безжизненный свет едва пробивался в окна, растворяясь в отсветах огней полусотни свечей, что горели в светильниках на богато убранных стенах. Снова с хмурого неба то и дело срывался мокрый снег. Некоторые слюдяные пластинки в свинцовых оковках, что были вставлены в окна – протекали, и на стенах вокруг этих окон появилась испарина. С порывом ветра снежные хлопья ударялись и прилипали с улицы к слюде, сумрак в окнах сгустился, и по едва уловимому знаку вездесущей Мирославы, слуги ещё добавили свечей в шандалы. С потолка на золоченых цепях спустили паникадила, каждое о шести подсвечниках и быстро затеплив все ярусы свечей, ярко осветили приёмную залу. А чтобы гостям во всем была приятность, слуги внесли ещё и позолоченные с боков жаровни с курящимися заморскими благовониями.