– Нет, не слышал. Так что привело тебя в мой провинциальный уголок?
– У тебя есть уголок? Бринен говорит, что ты не живешь на одном месте больше полугода с тех пор, как сбежал из Холикана. – При упоминании о Холикане глаз Демира дернулся. Каприк поспешил извиниться: – Прости, вырвалось… Похоже, ты много раз переезжал.
– Вот именно, – подтвердил Демир. – Когда долго сидишь на одном месте, люди начинают интересоваться, почему ты всегда в перчатках. Какого черта Бринен болтает о моих передвижениях? Что, моя мать велела тебе вернуть меня?
Каприк огляделся и сказал:
– Мы можем поговорить наедине? У меня здесь карета.
При обычных обстоятельствах Демир отказался бы – поездка в частном экипаже с гербом семейной гильдии на дверце вызвала бы много вопросов у друзей Демира в этом маленьком провинциальном городке. Но после стычки с Морлиусом все равно пришлось бы перебраться в другой город. Кроме того, лучше сразу узнать плохую новость и не мучить себя ожиданием.
– Веди.
Он пошел за Каприком к экипажу. Вокруг сновали местные ребятишки, которые ухитрялись дразнить телохранителей и в то же время выпрашивать у них милостыню. Когда Демир с Каприком приблизились, телохранители разогнали ребятню. Хозяин и гость сели в карету. Каприк достал бутылку хереса, два бокала, откинул столик, прикрепленный к боковой стенке, и налил вина. Демир внимательно смотрел на старого друга, пытаясь понять, зачем он приехал. Сделав глоток, Демир поставил свой бокал на откидной столик и спросил:
– В чем дело, Каприк? Как ты меня нашел и зачем ты здесь?
Каприк осушил бокал залпом, налил второй и отпил половину, прежде чем ответить.
– Я очень сочувствую тебе, Демир.
– Из-за чего?
– Твоя мать мертва.
Кровь отхлынула от лица Демира.
– Это что, шутка?
– Если бы… Бринен сказал, где тебя найти, и я примчался сюда во весь дух, чтобы добраться до тебя прежде, чем ты прочтешь новость в газетах.
Демир пару секунд изучал усталое, серьезное лицо Каприка, затем убедился, что тот говорит правду, и распахнул дверцу кареты. Его тут же вырвало на булыжную мостовую. Сплевывая желчь, он ощутил спиной дружеское прикосновение и вытер рот протянутым ему носовым платком.
В его голове пронесся ураган мыслей. Сожаления, планы, взаимные обвинения…
За последние девять лет он видел мать лишь несколько раз, но она всегда оставалась для него чем-то вроде свечи, горящей в далеком окне. Теперь, когда мать ушла из жизни, он проклинал себя за то, что не навещал ее чаще, – и за то, что не оправдал ее надежд, ведь она считала его вундеркиндом. Он порылся в карманах в поисках скайгласа, но вспомнил, что стекло закончилось.
Когда он снова поднял глаза, Каприк протягивал ему светло-голубую сережку. Демир с благодарностью взял ее и продел крючок в одно из колец у себя в ухе. Бешено колотившееся сердце и мятущийся ум сразу успокоились, давая время, чтобы выровнять дыхание и взять себя в руки.
– Как это случилось? – спросил он.
– Тебе будет неприятно, – предупредил Каприк.
– Смерть всегда неприятна, – ответил Демир, собираясь с духом.
– Ее убили на крыльце Ассамблеи.
У Демира вырвался не то смех, не то всхлип. Адриана Граппо была реформатором и одним из немногих политиков в Ассамблее, видевших цель своей жизни в помощи людям, а не в набивании карманов. Реформаторы в Оссе по старинному и славному обычаю умирали публично, убитые своими же коллегами за то, что слишком настойчиво высказывались в пользу общественных изменений.
