– Вот как? Никогда об этом не слышал.
– Да, представьте себе. К тому же Ван Булл исполнял просьбу своего короля.
– Несчастливцев выпивал?
– Не знаю. Но спиртным от него никогда не пахло. Лет пять назад он приехал в Ставрополь из столицы, когда прежний скрипач умер от разрыва сердца прямо во время представления.
– Надо же, – покачал головой Ардашев, – какое злополучное место первой скрипки. Он одинок?
– Да.
– Я хотел бы поговорить с вашим сыном. Это возможно?
– Конечно, – кивнул Папасов и, посмотрев в окно, сказал: – Карасей ловит. Пойду кликну его.
Из окна Климу хорошо был виден пруд. Он имел круглую форму и располагался прямо посередине фруктового сада во дворе дома. Водоём питал ручей, бегущий из речки Желобовки, и по его берегам, выложенным местным известняком, стояли деревянные лавочки. Но одной из них, под старой яблоней, уже почти сбросившей листву, сидел мальчик лет десяти с удочкой. Поплавок из гусиного пера, выкрашенный в красный цвет, плясал на воде, но никак не ложился на поверхность и не уходил ко дну. Видимо, карась ещё не проглотил наживку, а лишь подбирался к ней. Клим в детстве сам когда-то рыбачил и гордо приносил на кукане домой не только прудовую мелочь, но и сазанов, карпов, щук и даже белого амура.
Вдруг поплавок выпрыгнул вверх и резко ушёл под воду. Рыбак вскочил, дёрнул удочку, но прудовая жительница, показав голову размером с мужскую ладонь, сорвалась. «Ох, поспешил, – мысленно посетовал Клим. – Такого сазана вытащить – и день не зря прожит! Фунтов на пять[28] потянул бы». Удильщика окликнули, и тот, смотав снасть, зашагал в дом.
По лестнице послышались шаги, и перед Ардашевым возник мальчик в серой куртке и кепке, с пытливым взором. За ним стоял отец.
– Здравствуйте, – тихо проронил он.
– Здравствуй. Меня зовут Клим, а тебя как?
– Сергей.
– Ты помнишь своё последнее занятие с музыкантом Несчастливцевым?
– Ага.
– Давай зайдём в комнату, и ты подробно расскажешь, как оно проходило, ладно?
– Хорошо.
– Ты где находился?
– Я ждал Романа Харитоновича здесь, сидел на стуле. Потом он пришёл. Я открыл футляр скрипки, и он стал меня ругать за то, что смычок лежал вниз конским волосом. Он сказал, что конский волос извлекает из инструмента звук и потому первая заповедь скрипача – беречь его, а не тереть им бархат, и что конский волос очень чувствителен к влаге, и от этого на улице скрипка звучит по-другому. Чтобы проверить это, он тут же поиграл на моей скрипке, потом предложил мне взять инструмент и подождать его в саду, у пруда, куда он сейчас придёт и опять сыграет, а я его послушаю. Я спустился вниз. Вскоре появился учитель и стал играть, а когда закончил, то спросил у меня, услышал ли я разницу в звучании инструмента. Я честно признался, что ничего не понял. Он покачал головой, и мы опять поднялись в дом.
– А что у него было в руках, когда он пришёл?
– Скрипичный футляр.
– Он доставал инструмент?
– Нет. В этот день он играл только на моей скрипке.
– С футляром он и ушёл?
– Ага.
– Спасибо. Можешь и дальше ловить рыбу. Ты только не торопись. Большую рыбу нужно к берегу медленно подводить, чтобы леска не порвалась, – улыбаясь, посоветовал Клим.
– Да, – вздохнул малец, – приличный поросёнок сорвался. Но ничего. Я всё равно его вытащу.
– Ну всё, сынок, иди. Нам надобно поговорить, – велел отец, и мальчик, покинув комнату, мигом понёсся вниз по лестнице продолжать удить рыбу.
