Лимонов хмыкнул и покрутил кончики усов.
– Сейчас ты предложишь мне поговорить с Митяевой?
– Я сам поговорю…
– Брось, Расмус, я знаю, как ты мыслишь. Если скажешь ты, она тебя пошлет, если прикажу я, она обязана подчиниться.
Бирк наклонился корпусом вперед и отчеканил:
– Когда я запущу Майю в дело, Цапакин захочет подстраховаться и обзаведется козырем, а я не хочу, чтобы это была Кира.
– А как на счет остальных? Расмус, я тебя не узнаю! Когда это ты стал пофигизмом нервы лечить?!
– Цапакин питает слабость только к женщинам.
– Дело только в этом? Или ты под шумок хочешь наладить с Митяевой отношения? Видел я, как вы оба только что делали вид, что друг друга не замечаете.
Бирк не удостоил полковника ответом. Вздернул подбородок и наблюдал за своим помощником, который в этот момент что-то оживленно обсуждал со Свиридовым.
– Ты понимаешь, что Майя будет в смертельной опасности? Придется приставлять к ней охрану, а таких ресурсов у меня нет.
– Я сам об этом позабочусь.
Лимонов насупился, план Бирка ему не нравился. Через минуту он спросил:
– Ты обдумал, как Майя будет получать информацию?
– Она якобы закрутит роман с Громовым. У них взаимные симпатии. Играть особо не придется.
– Едрён батон! Еще и Громова хочешь привлечь!
– Громов подойдет идеально.
Зазвонил телефон внутренней связи, полковник снял трубку. С проходной доложили, что к нему приехали коллеги из Калуги. Он вскочил, схватил со стола электронный пропуск и погрозил Бирку.
– Мы не договорили. Пока не увижу все стадии твоего плана и конечную цель, не дам согласие на это безумие. Ты сам говорил: «Игра выигрывается до того, как она началась».
МО, Медынский район, Никитское
Обветшалый дом, в котором местные пацаны три года назад нашли человеческие глаза, стоял на окраине села, и с виду был неприметным. Покосившийся забор держался лишь за счет деревьев. Почерневшие бревна сруба и крышу из металлических заплаток поглотили заросли дикого винограда. Окна без стекол казались порталами в потусторонний мир, а туманная дымка, обволакивающая фундамент дома, придавала деревенскому эстампу мрачности и таинственности.
Озерцов, следователь из Калуги, передал Громову тоненькую папку с фотографиями, сделанными в день обнаружения необычной улики.
– Местные называют этот дом ведьмовским, пустует с 2000-го. Говорят, старуха, построившая дом, занималась приворотами и прочей ерундой.
– Говорят, в Москве кур доят. Доить пошли, да сисек не нашли, – проворчал Токарев, разглядывая на осине пучок сухих трав и скрученного из соломы человечка.
– Вы осмотритесь здесь, а я разузнаю все о сыне Зудельшиной и позвоню.
– Не надо, мы сами побеседуем с Зудельшиной, – Громов кивком показал на входную дверь. – Покажите место, где нашли глаза.
Следователь замялся, было видно, что он не горел желанием заходить в заброшенный дом.
Пробираясь вдоль стены дома по сколотой бетонной отмостке, Токарев разглядел через корявые ветки с пожелтевшей листвой протянутый от столба электрический кабель.
– Глаза обнаружили днем позже головы? – спросил Громов, перелистывая протоколы допросов.
– Точно так.
– Кто позвонил в полицию?
– Зудельшина. А ей младший сын сказал.
Токарев залез в дом через окно и осмотрел самую большую комнату. На полу три обветшалых матраса. Пластиковые бутылки из-под воды наполовину забиты окурками. Кругом пустые пивные банки. В дальнем углу старый мини-холодильник «Морозко», шнур от которого болтается на ручке. На маленьком журнальном столике колода потертых игральных карт. У стены напротив двери печь из кирпича огорожена решеткой для конфорок от газовой плиты. На дне старой обувной коробки пачка презервативов.
