– Стеша, – окликнул Колька и мягко улыбнулся, сунув руки в карманы и покачиваясь с пятки на носок, – иди сюда.
– Ты где пропал? – вышла из толпы Стеша и тоже улыбнулась, от чего лицо ее стало презабавно детским.
– На реке был… Пошли домой?
– Да ну тебя, – Стеша оглянулась на подруг и бойко зашептала: – Студентки приехали и выкамариваются, думают, лучше их нет. А мы уговорились, и ребят с ними танцевать не пускаем. Пусть их знают.
– Во, отмочили, – усмехнулся Колька.
– Пойдем танцевать?
– Ладно.
Они вошли в круг. Колька танцы недолюбливал, танцевал тщательно, высоко поднимая ноги и выпрямившись, как столб. Стеша тянула его к себе изо всех сил, но куда там, разве осилишь. Студентки все это вмиг приметили, и понеслись смешки, подковырки, так что Колька терпел, терпел, да и вышел из себя.
– Да пропади они пропадом, танцы твои, – он отпустил Стешу, и они стояли в центре танцплощадки, мешая другим танцевать, – говорил же тебе, пошли домой, так тебя ведь и калачом не сманишь…
Они вышли на улицу, и Колька облегченно вздохнул. Он даже засмеялся тихонько, так ему легко и весело стало.
– Айда на моторке погоняем? – предложил он бесшабашно.
– Сдурел? – Стеша прибавила шагу. – В такую темень шею свернуть захотел. А на дойку мне в четыре подниматься – забыл? Тебе-то хорошо, к девяти на работу, а я к тому времени уже все руки пообломаю.
Стеша и еще что-то говорила, а у Кольки разом пропало настроение, и он не удерживал ее, когда она взялась за калитку и выжидающе приостановилась.
– Завтра придешь? – спросила Стеша.
– Не знаю, – вяло откликнулся Колька, – может, что мастерить буду, тогда не приду.
– Ну, я пошла…
– Ага…
III
Мать еще не спала. Она сидела в постели, откинувшись на высокие подушки, и что-то читала, далеко отставив книгу.
Колька присел к столу, сдвинул локтем хлебницу, и мягкая, добрая улыбка осветила его лицо.
– Не спишь, маманя? – спросил он участливо.
– Да где там, – положила книгу на колени и вздохнула мать, – на весь свой век, кажись, отоспалась. Ты давно ли приехал?
– В одиннадцать где-то. На танцы ходил.
– Ну! – улыбнулась мать, и добрые, милые морщинки сбежались к уголкам глубоко запавших глаз. – Да как же это ты догадался? Наверное, и Стешу видел?
– А то… Скачет по танцплощадке.
– Коля, я и забыла тебе сказать, – вдруг переполошилась мать, – к нам квартирантку поставили, из студентов. Вот же горе, как я запамятовала. Так тебе, видно, на сеновал перебираться надо. Ну да ничего, переспишь, ночи теплые. Маленькая такая студенточка, шустрая. Настасьей зовут. Ты бы что сготовил поужинать. Придет, небось есть захочет.
– А что сготовить?
– Картошки пожарь, что ли, да капусты соленой из погреба достань. Заодно и сам повечеряешь.
Колька достал картошку, придвинул ведро и погнал тонкую стружку, которая свисала далеко вниз и слегка пружинила. Он чистил картошку и рассказывал матери, Екатерине Павловне, весь прожитый день. И то, как он на разнарядке с Венькой Голубевым из-за сосны сцепился, и как плахи над костром додумался осмолить, и как пламя хотел на дощечку перенести.
Екатерина Павловна слушала, изредка вставляла свои замечания.
– Да он что, Венька-то, сдурел? – удивилась она. – Отец всю жизнь те сосны выращивал, а сын их сгубить решился.
– Так и я ему об этом же.
– Виданное ли дело, сосны в нашем краю…
– Не понимает он. Словно чурбан какой. Пока директор не запретил, все свое молол: «Мои сосны, катись подальше». Вот и попробуй с ним поговори.
