В той стране - страница 32



– Вы чего? – спросил он. – Чего вы мне грузите?

– Да вот… – растерянно проговорила Ольга. – Баба Куля уезжает… Провожаю…

– Хорошие проводы… – тихо проговорил Михаил. – А я при чем?

– Тут машина должна была… из Борисов… – заторопилась Ольга. – А тута ты… А мне и в глаза не влезло… Закружилась совсем.

Бабка Чайнуха и мать Солонича – Василиса – вывернулись из-за машины, обе неласковые, постреливая злыми глазами из-под темных платков. Они к бабе Куле подошли, пришлось ее успокаивать:

– Акулина, не горьси…

– Вощаная сделалась…

Бабе Куле и впрямь было нехорошо.

– Воды принеси! – приказали Ольге, а она послушно побежала во двор.

– Чего это? – спросил Михаил. – Поругались, что ли?

Бабка Чайнуха покачала головой, сказала внятно:

– Бесстыжие твои глаза. Не знает он. Да ты же ее гонишь! – шагнула она к Михаилу.

– Окстись, – отступил он.

– Я-то окстюсь, – перекрестилась она. – А ты по бесовой библии живешь. Старуху гонишь, чтобы самому сюда влезть, к этой рахманке, в мужья!

– Ты, бабка, умом рухнулась? У меня – жена, дети.

– А у вас адат такой: жену ли, свекровь – под яры, чтоб не мешали. И венчаться кобелиной свадьбой!

– Бабка, не плети! – Лицо Михаила загорелось алой кровью. – Не плети чего не знаешь!

Выбежала из ворот Ольга с водой, сунула ковшик в руки Василисы. И кинулась на Чайнуху:

– Ты чего устава читаешь?! Кто тебя к моему базу звал?!

– Ты меня не гони! – взбеленилась Чайнуха. – Я тебе не свекровь! Это ты свекровь, какая тебя всю жизнь в сип целовала… Как кошонка со двора!

– Смертную одежу наземь кинула! – поддержала ее Василиса. – Чтобы твои руки отсохли!

– Не кидала я! Лишь отдала!

– Грех, грех на тебе! И на тебе, черт краснорожий! Вот Гордевну, мать твою, увижу, я ей выскажу… До веку на вас грех!

На шум и крик стали выходить из дворов люди:

– Бог тебя накажет, Бог!

Баба Куля встала со скамейки и пошла к машине.

– Поехали… – сказала она. – Стыду…

– Куда? – спросил Михаил.

– Назад… Вертаемся…

– Да ты же не с ним приехала! – прикрикнула Ольга. – Погляди, это не твой шофер.

– Увезите меня, люди добрые… – заплакала баба Куля. – На старости лет позор принимать…

Михаил подхватил ее и повел к кабине. Но тут подкатил грузовик из Борисов и шофер засигналил.

Бабу Кулю и сундук ее поместили в машину, и она покатила. Глядели ей вслед молча. Бабка Василиса и Чайнуха крестились.

Из недалекого соседства дед Архип подоспел.

– Чего тут? Либо… – начал он весело, но его Чайнуха остановила:

– Иди, не греши…

И они пошли все втроем, старые люди.

– Слава богу… – вздохнула Ольга. – Я думала, уж не кончится. Я целый день тута…

– Тута… – перебил ее Михаил и головой покачал. Лицо его было красно и потно. – Ты тута… О господи… – снял он кепку, утерся. И, шагнув к машине, прыгнул в кабину, на Ольгу не глядя.

– Миша…

Но машина, круто повернув, покатила по улице, потом скрылась за поворотом.

Не помня себя, Ольга вошла во двор и не села – упала на скамейку и замерла, руками голову охватив…

Раздались на улице торопливые шаги, распахнулась калитка. Роза влетела во двор и позвала со счастливым задохом:

– Бабанечка!

Лишь бы не война

В предзимье погода меняется на глазах. Нынешний день проснулся неласковым: резкий ветер, стылость, земля дубенеет, кое-как прикрытая первым снегом, белое солнце слепит, а к вечеру вдруг распогодилось, повеяло теплом, и заря светила такой алостью, обнимая полнеба, что приходила мысль о лете, когда вот так вечереет и долго не меркнет закатный плес. Коровы пройдут, их теперь мало совсем. Пройдут коровы, следом – Вася-пастух домой идет. Он – что весною, что летом – сухой, темноликий, в глубоких морщинах, хромает с пустым вещмешком за плечами. По утрам он – бодрее, вечерами – еле идет. Долгий день позади, долгое лето, долгая жизнь…