– Ты хорошо знаешь все Священные писания, но дальше твоего языка они в тебя не проникают. – Полин говорила спокойным и ровным голосом. Жак предпочёл бы, чтобы она вышла из себя и орала на него. Что угодно, но не это равнодушное спокойствие. – Ты предал меня в самый первый момент нашего знакомства, Жак. Я тебя не предавала никогда. Просто я узнала правду и поставила точку, которую ты, вытягивая из меня жилы, пытаешься превратить в немыслимое многоточие.
– Правдолюбка чёртова, – прошипел он себе под нос.
– Что, прости?
– Ничего! – Жак отмахнулся. – Меня все бросили. И ты такая же, как и все. Всем на меня наплевать. Я всегда почему-то всем должен, должен обо всех заботиться. Мной же все пользуются. Такова моя судьба. Давать обещания, сдерживать их, помогать людям, а в ответ получать плевки.
Глаза Полин хищно сощурились:
– Прости, но назови хоть одно обещание, которое ты дал даже, скажем, мне, и выполнил его.
– Я?.. Я… Я обещал… Я обещал тебе, что… и выпо…– он замялся. Он силился отыскать в памяти нужный пример и не находил.
Паузу прервал слегка надтреснутый тихий смех Полин:
– Видел бы ты сейчас свое лицо, Жак. Не напрягайся. Я тебе помогу. Такого обещания просто не существует. И то же самое говорят все, кто тебя когда-либо знал. Тебе хочется верить, что ты спаситель человечества, и «жертвенность» твое второе имя, но нет. Прости. Увы и ах. Но зато все, кто имеет несчастье попасться тебе на пути, становятся твоими жертвами.
Глаза Жака потемнели от накатывающей ярости. Но он сдержался. Выждав минутную паузу, справляясь с клокочущей бурей внутри, он процедил:
– Я… я тяжело болен. Ты это знаешь. Я страдаю. Мне очень плохо. Ты нужна мне. Я не справлюсь без тебя.
– Хочу напомнить, что все выписки из клиник, которые ты мне присылал, оказались фальшивками. Притом очень бездарными фальшивками. Собственно, так же, как и все твои банковские документы и прочее, кроме, пожалуй, скана твоего паспорта. Хоть что-то подлинное, среди океана фальши, подлогов и обмана. Самое горькое это то, что мои друзья…
– Твои чертовы друзья! – взвился Жак. – Я запретил тебе с ними общаться. Они недостойны тебя и меня. Ты все равно продолжала!..
Ладони Полин сжались в кулаки:
– Это МОИ друзья, Жак, которые были ЗАДОЛГО до тебя. Которые НИКОГДА меня не обманывали и не предавали. Я чуть не обрубила полностью связь с ними, поддавшись твоему давлению. Но я не предала их и не отреклась от них. – Она не кричала. Но ее режущий и жесткий голос раздавался разъяренным воем в голове Жака. – Из-за тебя я лишилась всего. ВСЕГО, слышишь?! Всего, твоей милостью, твоими подлыми махинациями за моей спиной. Ты думал я этого не узнаю? – она зло рассмеялась, глядя на ненавистного ей человека, в глазах которого промелькнул страх. – Единственное, что у меня осталось из прошлой счастливой, разрушенной тобой жизни, Жак, – это мои немногочисленные друзья и мама. Больше у меня не осталось ничего. Ничего, Жак. Благодаря тебе.
На мгновение Жаку показалось, что на ее глазах навернулись слёзы. Но нет, ее глаза были сухими и колючими. Свои слёзы она уже выплакала без остатка.
Жак резко дернулся на стуле и встал. Полин инстинктивно откинулась назад, приподняв руки, готовая отразить возможный удар. Он никогда не поднимал на нее руку, но она знала, что ожидать от него можно было всего. Она прекрасно знала, что ожидать от него можно было всего. Постояв с минуту, свирепо глядя на неё, он снова сел, уронив голову на сцепленные пальцы рук. Молчание длилось мучительно долго. Потом он пошевелился, откинулся назад. На своём лице он постарался изобразить страдание.
