Минуты шли, она не появлялась. У него сначала начала ныть шея, потом – неметь рука, заболела спина, налилась свинцом поясница, онемели ноги. Сжав зубы, Жак продолжал стоически сидеть, не шевелясь. «Где, черт побери, ее носит?!» – разражался гневными тирадами его мозг, страдающий от болевых импульсов, поступавших со всего тела. Жак не выдержал, снова взглянул на часы. Пятнадцать минут третьего. Кряхтя, он откинулся на жесткую деревянную спинку кресла, вытянул ноги, закинув руки за голову, и потянулся, зажмурив глаза. Приятно было чувствовать, как по затёкшим конечностям вновь побежала кровь. «Она не придёт», – с досадой подумал он. В этот момент он услышал рядом хруст листьев под чьими-то неторопливыми шагами. Открыл глаза.
Это была Полин. Она холодно кивнула. Взяла за спинку стул, предназначавшийся ей, поставила его подальше от Жака, села, непринужденным движением закинув ногу на ногу, и расстегнула две верхние пуговицы светло-бежевого пальто. Полин не смотрела на него. Она смотрела сквозь него. Жак молча наблюдал за ее движениями. Она была необычайно красива.
Полин застала его в блаженной растянувшейся позе, совсем не в той, в какой он рассчитывал. Задуманная им пьеса начинала идти наперекосяк. Он привстал, чтобы подвинуться ближе к ней, но Полин пригвоздила его к месту ледяным взглядом. Жак снова сел, судорожно сцепив пальцы перед собой.
– Ты опоздала, – нарушил он молчание, пытаясь сказать это самым миролюбивым тоном, натянув на лицо невнятную улыбку.
Она незаметно сардонически ухмыльнулась:
– Скажи спасибо, что я вообще пришла.
– Я должен быть тебе за это благодарен? Ты должна была прийти, просто потому что я тебя об этом попросил.
– Дорогой, – она произнесла это таким тоном, что могло сложиться впечатление, что слова «дорогой» и «ублюдок» – самые ближайшие синонимы, – начнём с того, что я тебе ничего не должна.
Жак поджал губы, глядя на неё исподлобья. Его бесила ее внутренняя сила и спокойствие, которые всегда заставляли его рядом с ней чувствовать себя жалким и ущербным. Он упивался, когда доводил ее до слёз и абсолютно безвольного и разрушенного состояния, чувствуя в эти моменты своё абсолютное превосходство и власть. Сейчас он смотрел на нее и силился понять, в какой момент он утратил над этой женщиной эту самую, тешившую его самолюбие, власть.
– Полин. Любимая. Давай всё начнём сначала! Давай мы…
– Прости, Жак, – резко перебила его девушка, – Сначала? Всё? А что «всё», можно спросить? Еще раз дать тебе проехаться танком по мне и моей жизни?
– Зачем ты так? Полин! Ты все время концентрируешься на плохом! Ты вечно говоришь о каких-то темных страницах, о грусти, неприятностях! Надо концентрироваться на хорошем! На наших мечтах! Мы были счастливы! Я всегда все делал для нас. Всё, что мог, – уточнил он, запнувшись. – Я всё делал тебе во благо, чтобы тебе было лучше! Чтобы нам было хорошо.
Из груди Полин вырвался нервный смешок:
– Ты псих.
– Мы были счастливы! – продолжал Жак, не обращая внимания на её слова. – Да! Да! Вспомни как все начиналось! Как было хорошо! Я же тебе почти сразу сделал предложение! Потому что… потому что…
– Потому что боялся, что твоя жертва ускользнёт из твоих лап, – саркастическим тоном продолжила за него Полин.
– Потому что не мог жить без тебя. Потому что я влюбился в тебя без памяти. – Пропуская мимо ушей ее реплику, упрямо закончил свою мысль Жак. Он начал нервничать, и его голос звучал неуверенно. – Полин, я любил тебя безумно. И люблю. И буду любить всегда. Ты моя жизнь. Ты мое все. Без тебя меня нет.
