Народу собралось много. Были ребята из нашего прошлогоднего класса, которые остались в поселке, даже Кимба пришла. Еще пара подружек и трое знакомых ребят. Без Машкиных родителей не обошлось, но они весь вечер просидели в своей комнате, не мешали. Хотя в щелочку временами мама подглядывала, я заметил. Как обычно, поели, попели, потанцевали. Когда до меня гитара дошла, вспомнил Петра Лещенко и под настроение запел:
Стаканчики гранёные упали со стола,
Катюшенька, красавица да бросила меня.
Катюшеньку приплел вместо непонятных «рамды мады». После первой же строфы девчонки плотно окружили меня. На куплете
Не бьётся сердце бедное,
И одинок я вновь,
Прощай ты, радость светлая,
Прощай, моя любовь
сочувственно стали вздыхать, а Ириска мстительно ухмыльнулась, подсела ко мне и плотно прижалась, впрочем, не мешая играть. По окончании песни шепнула: «А про меня ты никакую песню не пел!» Из духа противоречия или не знаю сам почему завел «Ах, эти черные глаза». Услышав:
Был день осенний,
И листья грустно опадали,
В последних астрах
Печаль хрустальная жила, —
Девчата сильнее сплотили свои ряды. Ирка, почти обнимая, положила руку на спинку дивана за мной.
Ах, эти черные глаза
Меня любили.
Куда же скрылись вы теперь,
Кто близок вам другой?
По окончании песни шепнула: «Что ты надумываешь себе? Нет у меня никого». Ага, нет никого! Как будто я не видел, как она с парнем обжималась.
Одноклассницы смотрят на нас с Иркой, как будто я для той сам песню сочинил. И ведь не переубедишь их никак. Подружка млеет от удовольствия, потом при всех в щечку чмокнула. Колька ревниво спросил:
– Ты где такие песни выкопал?
– Петр Лещенко. Пластинки до войны популярны были.
Девчата просили еще чего-нибудь, но я отказался, другим ребятам тоже хочется себя проявить.
Когда расходились, два пацана из класса подошли, Серый и Степа. Оба в этом году приехали, потому и задружились.
– Лёх, вопрос важный… Я просить хочу… Только… Понимаешь…
– Короче. Что надо? Не тяни резину.
– Я Цветочку проигрался в карты. Третий раз. Деньги нужны. Говорит, не заплачу, фуфлыжником буду числиться.
– Первые разы платил?
– Да. У отца брал. Обещал, что больше никогда, а вот… Главное, я в выигрыше был!
– Понятно. Цена вопроса?
– Много…
– Много сколько? Что мне, клещами из тебя тянуть? Сто? Двести? Тысяча?
– Двадцать…
– Двадцать тысяч?!
– Обалдел! Двадцать рублей! Как скоплю, отдам…
– Уф… Умеешь ты испугать человека. Отдашь. Не вопрос. Три раза, говоришь?
– Да. Главное, я…
– Понял. В выигрыше был. Еще кто проигрался?
– Да почти все проигрались. Цветочек только всегда в плюсе.
– Сам ему отдам. Где катран устроили?
Что-то измена меня душит за Цветочка. Раньше он пытался младших уму-разуму учить, но его одернули. Врал, что у него брат сидит, за то получил кликуху Подснежник. Еле-еле сменил на Цветочек. Гнилой он, надо сходить посмотреть. Тем более катран разместили в клубе. Пошли втроем.
Цветочек сидит за столом, банкует. Меня увидел, орет:
– Какие люди! И без конвоя! Садись сюда, стиры покатаем!
– Я вообще за Серого монету принес. Но раз зовешь…
Беру со стола колоду. Новая, только из пачки, не игранная пока. Но что-то давит. Плотно сбитая колода, однако есть мелкие неровности по обрезу. Тяну выступ. Туз червей. Кидаю, тяну еще. Туз бубён. Еще. Туз треф. Еще. Туз виней. Спрашиваю:
– Под очко точили? Голые быки идут на сдаче. Не сяду. Коцаным штосом играть не умею.
