В твоих руках и Цепи станут Жемчугом - страница 9

Алоис уже давно не был молод. И родители присоединились к своей дочери в фамильном склепе. И каждый раз, принося цветы на крышки их саркофагов, он задумчиво глядел на выгравированное на крышке имя Беатрис. Вспоминая тот дождливый вечер тысяча пятьсот тринадцатого года, когда вместе с Виктором они вскрывали ее гробницу. Как дрожащей рукой он опускал внутрь реликвию, что должна была определить «ее будущее». Он часто размышлял о том, что бы это могло значить. Определенно, Виктор знал больше него, возможно, даже больше его сестры, но как это обычно бывало, подробностей от него добиться было невозможно. Легче было заставить Господа Бога спуститься с небес, чем вытрясти из Виктора Сперанского хоть слово. Проще было сдаться и ждать милости от судьбы, что когда-нибудь правда явит себя. И может быть даже никто не пострадает.

Кто был этот человек, которому предназначалось послание… он не знал. Даже ему, своему любимому брату, девушка не доверила этой тайны. Каждый раз при упоминании письма, ее глаза стекленели, а губы шептали невнятный бред о том, что ей не хочется об этом говорить. Только эти странные слова, сказанные матери перед свадьбой… и все. Семейные хлопоты казалось поглотили ее, было не до фантазий и грез. Хотя… кто знал, какой тяжкий груз кроется за внешней степенностью и спокойствием молодой матери.

Этого, конечно, Алоис знать не мог. Но, вспоминая слова своего наставника, внимательно следил за тем, как растут ее дети. Эмма отпадала сразу. В ее голове ветер, а на языке яд. Она даже не помнила лица своей матери, о том, чтобы доверить ей столь важное задание, не может идти и речи. Она росла, предоставленная сама себе во всем, ценности семьи для нее были далеко не на первом месте. Аскель… на него Виктор почему-то обратил особое внимание в ту ночь. Но гибель матери сильно его подкосила. Отец запил и совсем потерял из виду те ростки человечности, что успела взрастить Беатрис в своем сыне. Он озлобился, закрылся в себе. Ссоры с сестрой становились заместо ежедневных бесед за столом. Та совершенно не убивалась по тому, чему в ее жизни совсем не было места, и это злило Аскеля. Его злило пренебрежение той памятью, которая значила для него так много. И когда он встретил Линду, чьи блестящие глаза и смоляные локоны просто свели его с ума…

Ее похоронили спустя неделю. Как не старались несчастные лекари, они не смогли удержать на этом свете ту, что просто не хотела жить. Ей не хотелось мучить сына своими страданиями, ее измученное сердце обливалось кровью каждый раз, когда он выходил из ее комнаты, беспомощно бросая взгляд вслед. Ей не хотелось терпеть унижения мужа, одно радовало ее горящий рассудок, что может быть хотя бы после ее смерти ему станет легче. Она до последнего не понимала, что расплачивается за чужие грехи. Но на все воля Господа… пусть он позаботится о ее душе.

Держа внучатого племянника за руку, Алоис вел мальчика по мрачным коридорам. А тот тихо шел следом, лишь один раз, будто для галочки спросив, куда его ведут.

– Я хочу тебе кое-что показать, малыш.

Герман был воспитанным мальчиком. Для десяти лет на удивление взрослым, несмотря на то, как мало внимания ему уделял отец. В его глазах порой можно было заметить искры, которые Алоис думал, что не увидит больше никогда. Вместо того, чтобы играть с ровесниками или предаваться унынию уединенной жизни, он все больше посвящал внимания наукам. Учителя души в нем не чаяли и порой удивлялись, что им нечему его научить для его возраста. Книги заменили ему друзей. Гербарий и бабочки – деревянных солдатиков. И именно в то утро, когда на похоронах матери он, тайком срезав с клумбы алую розу, возложил ее поверх вороха белоснежных цветов, Алоис понял… что тогда имел в виду Виктор, когда предлагал внимательно следить за своим племянником. Дело было не в Аскеле… Доверить судьбу своей сестры он должен был ее внуку. Которого сейчас, мягко держа за прохладные пальцы, он вел через коридоры поместья на самый верх…