Я молча кивнул в сторону душа, куда он, не споря, проследовал, а после я принялся искать тряпку для уборки и аптечку, которая неизменно была всегда с собой, где бы и в каких условиях я ни жил.
***
Через пару часов, Нордвуд стал хоть немного похож на себя прежнего.
Появившаяся худоба от питания одними лишь ягодами, моллюсками и кореньями на свой страх и риск – мы до сих пор считали часть земель и моря «зараженными» криптококком после глобальной войны много лет назад – конечно, никуда не делась. Но свежая, хоть и не по размеру, выданная из шкафа одежда и гладко выбритое лицо сделали своё дело. Зашив его, благо, чистую, не загноившуюся рану, мы сели на маленькой кухоньке, и я был доволен тем, что с Нордвудом не приходилось возиться, как со многими военными его возраста – сейчас он и без моих старческих наставлений сам понимал, что не стоит перегружать желудок нормальной пищей после недельного марафона в лесу и заплыва вдоль побережий двух Островов. Что сказать – задатки командора. Проницательный, гибкий ум, инициативность и самостоятельность ничем не выбьешь.
– Знаешь, – отложив приборы, горько усмехнулся Нордвуд, – там, в волнах, а после среди деревьев я впервые обрадовался тому, что когда-то работал в Научном звене с разной информацией. Наверное, только это и спасло от отравления каким-нибудь ядовитым ракообразным…
– О да, – коротко рассмеялся я в ответ: – Ученый в нынешнем теле вояки – лучшая комбинация, чтобы пережить такой опыт.
Мы никак не могли начать разговор о случившемся, потому что весь вид Эммерсона говорил о том, что возвращение и погружение во всё это вновь даётся ему нелегко. Сжатые губы, периодически проступающие желваки, изрезавшие лоб морщины задумчивости. Он ещё не до конца пришёл в себя, и дело было не только в физическом состоянии. Что-то внутри молодого командора сломалось, что-то тонкое и хрупкое, присущее даже таким волевым людям, как он. Я знаю, о чём говорю, потому что сам пережил нечто подобное, потеряв в одном боевом задании пятнадцать лет назад лучшего друга.
Тогда нам тоже пришлось двое суток выживать в джунглях одного из малых архипелагов. И именно в те времена построили этот полигон на Острове Бурь, чтобы тверже укрепить позиции «Тиррарии» в борьбе с криптококком. Но делиться своими выцветшими воспоминаниями я не хотел и решил аккуратно перевести разговор в необходимое русло.
Времени было крайне мало, и каждое промедление могло стоить жизней близких людей.
– Думаю, не только знания по биологии спасли тебя, Нордвуд, – заметив, как командор сконцентрировал своё внимание на мне, я продолжил твердым тоном: – Мысли о ней мотивировали тебя вернуться и не погибнуть. Больше чем что бы то ни было.
Еле различимый короткий вздох сорвался с его рта, и я понял, что попал в точку. Принял это за некий призыв к действию.
– Не зови меня Нордвудом, Уиллсон. Просто Норд.
Откинувшись на спинку стула, я кивнул и скрестил руки на груди, бескомпромиссно начав свой рассказ:
– По приказу Тома Грейс держат в главной тюрьме Материка. Её ожидает приговор Верховного суда. Когда – неизвестно. К ней никого не подпускают, абсолютно. Это всё, что мне удалось узнать после побега Макса и той ситуации на Восточном.
Кулаки Эммерсона, которые раскрытыми ладонями до этого лежали на столе, немедленно сжались до побелевших костяшек. Норд постепенно оживал, и имя бывшего командора Дивизиона разведки, ставшего единственным главой всей «Тиррарии», сработало триггером.
