В воскресенье деревья не растут - страница 10
Ольга между ругательными словами часто облизывала губы, как наркоманка, сверкала глазами, как эмоциональные герои Достоевского и часто трогала свою правую грудь, которая была немного больше, чем левая. Она была пьяна и само заводилась, как автоматическая игрушка от безделья и вычурных мыслей, рожденных в процессе совсем недолгого одиночества.
– Ты знаешь, почему твой дедушка предпочитал старые секретеры, кресла и всю остальную мебель из красного дерева?
Переход на другую тему был резкий и неожиданный. Эдик железно молчал, но насторожился и думал только о сохранности «контрабасного» груза в чемодане.
– Потому что на красном дереве не было видно клопов, твою мать, понял, придурок?
Эдик моментально вспомнил большой портрет могучего деда танкиста в отечественных медалях и орденах на фоне изуродованного скелетного Рейхстага, где он написал зеленой краской большие отборные маты в адрес немецких солдат и даже женских граждан Берлина… Но Беркович не смог вспомнить ни одного кресла или серванта из красного дерева и дедовских жалоб на клопов. Загадка женский логики…
– Эдуард, ты свинья, потому что постоянно притворяешься человеком, а свиньи чище людей, они никогда не притворяются людьми, – медленно и слегка исковеркано произнесла Ольга с алкогольным акцентом.
– Так ты определись – я хорошая свинья, которая притворяется человеком, или плохой человек, играющий в хорошую свинью? – спросил Эдик, снимая правый туфель.
– Заткнись, твоя витиеватость похожа на побеги сорняков, обжора! Читай полезные книги, а не шастай по заграницам…, тем более, без меня, черный ты коматозный червь…
Ольга была пьяна и стала красиво плакать с придыханием, как знаменитая актриса Елена Соловей. Ярко всхлипывая, она меняла позы рук, шмыгала носом, поправляла волосы, шевелила длиннющими пальцами с заостренным маникюром и внимательно следила за реакцией Эдика. Ну, женщина на взводе…, что с неё можно взять кроме скандала? Эдик знал, что в такие моменты её откровений, царапающих потолок кухни, перечить, что-то доказывать или взывать к здравому смыслу – ни в коем случае нельзя. Её откровения были чудесны, потому что в них она использовала массу отрывков из различных пьес, американских фильмов, прочитанных книг и грязных сплетен. Всегда получалась интересная каша понятий, значений, пафоса, новшеств, несуразиц и словесных деликатесов c вычурными позами древних одалисок… Она работала или даже служила в театре, который для понимания Эдика Берковича был первой дверью в черную дыру шизофрении, где актеры проживали массу совершенно чужих жизней. Он никак не мог себе представить совершенно непредсказуемый механизм её перевоплощения, когда за какие-то доли секундных стрелок она перебегала невидимый мостик от нормальной женщины в сторону полной оголтелой суки с мозгами, наполненными теплым навозом или холодным майонезом…
– Страшные дела творятся в нашей семье…, небритая ты сволочь! Я вкалываю в театре, как дорогая Кахетинская лошадь…, как женщина-шахтёр, как дальнобойщик на (ла-страда) …, я света светлого не вижу от этих постоянных глупых текстов, репетиций, несовершенного света и постоянно курящих какую-то мерзость дебилов режиссеров. Они требуют от меня неслыханных страстей даже на репетиции, когда я хожу по сцене в короткой юбке длинной до моего копчика…, а где их взять, эти страсти, если у партнера по любовным сценам старый кариес и воняет изо рта, как из трубного мусоропровода на кладбище? А у меня, между прочим, качественно-истеричного секса не было уже целых двадцать три дня…, о, Боже, это целая вечность… У меня давление взлетает до Эвереста, адреналин в летаргическом сне, спина не знает массажных негритянских рук, я не слышу от тебя вычурных слов твоих диких восхищений в мою сторону, и, в конце концов, у меня всегда не очень холодное шампанское! О, Боже, это настоящий Ад, а не жизнь… И я ещё должна красиво выглядеть перед Богом, перед зрителями… и перед собой. Это я -то, Ольга Бессмертная, ведущая актриса нашего театра, твою мать! Сам Антон Павлович Чехов сказал, что всё красивое – это серьезно. Красота – это сочетание, в которое уже нечего добавить даже самому Богу…