В зоне риска. Интервью 2014-2020 - страница 38



– И что – другого не было дано?

– Если бы Украина была федеративной, если бы русские в Одессе, в Харькове, в Донбассе, в Луганске могли спокойно говорить по-русски и праздновать 9 мая, любить Жукова, а не галицийского Бандеру, – эта страна могла бы просуществовать очень долго. Как, например, существует Бельгия, разноплемённая и разноязыкая. Как ни странно, наши «этастранцы», желая окоротить Россию, в конечном счёте разбудили русское самосознание и в центре, и на местах, привели к консолидации русского мира, который существовал, но по разные стороны границ и тихо… Началось сращивание разъятого русского мира. Этого не остановить, хотя будут пытаться, возможно, из Кремля. Но даже Австрия была вынуждена превратиться в сначала в Австро-Венгрию, а потом дело пошло уже к Австро-Венгро-Славии. Но прогремел выстрел в Сараеве. Уверен, однако, что такие же превращения ждут Прибалтийские лимитрофы. Литовская Русь уже, кстати, была.

…И о риторике войны

– Некоторые писатели сетуют, что цензура поднимает голову в России… А вы как считаете? Вам кто-то запрещает писать, говорить, выступать?

– Мне нет. О наступлении цензуры говорят либералы, а они странные люди. Я наших либералов называю гормональными.

– Как?

– У них нет системы идей, совокупного взгляда на мир, а есть какое-то органическое неприятие «этой страны», непонимание её интересов. Когда они были у власти в 90‐е, цензура была, на НТВ Гусинского человеку с русским менталитетом и лицом вообще было не прорваться. Слово «патриот», если помните, было ругательным. В 1993 году после того, как я опубликовал единственную в центральной прессе статью против расстрела Белого дома – «Оппозиция умерла. Да здравствует оппозиция!» – меня прикрыли везде, где можно и повыбрасывали из учебников, энциклопедий и так далее.

– Так я не про тогда, а про сейчас!

– Чтобы понять, есть ли цензура, надо «тогда» сравнить с «сейчас». Я, как главный редактор «Литературной газеты», с цензурой не сталкиваюсь, никто мне не говорит, что это надо печатать, а это – нет. В последний раз Чубайс жаловался главному акционеру, что «ЛГ» его щиплет. Но это было давно. Как писатель я вообще цензуры не чувствую. Наоборот, просят: поострей, Михалыч! Да, наша информационная риторика стала жёстче. Но это специфика войны. Мы находимся в состоянии войны информационной.

Почти весь Запад принял в отношении нас абсолютно манихейскую, чёрно-белую модель – мол, вот эти хорошие, в Киеве, а вот эти сепаратисты, террористы… А мы, значит, будем на этом фоне розовую полифонию разводить? Тогда всё проиграем. А на кону сейчас Россия. Если не удастся остановить коричневый вал, который идёт с Украины, если у нас под боком образуется спонсируемое и вооружаемое Западом квази-фашистское или фашистское государство, – это будет катастрофой. Луганск придёт в Москву. Почему наши либералы не считают профашистский режим на Украине злом, я не понимаю. Чего они дожидаются? Хрустальных ночей в Киеве, или Харькове? Жёлтых звёзд на одежде и лагерных номеров на коже? Если ради победы над поднимающим голову фашизмом нужно ужесточить риторику информационную, спрямить какие-то характеристики, говорить шершавым языком плаката – это нормально, и никакого отношения к свёртыванию свободы слова не имеет.

– О чём ещё вам думается в ваши юбилейные дни…

– Мы же не хотели говорить о юбилее!

– Не удержался…