– К начальству надо идти и требовать! – встал дед из-за стола, – Я вот завтра надену ордена и пойду! Я покажу им, где раки зимуют! – потряс кулаком дедушка.
– Куда ты пойдёшь, Аника-воин? – махнула рукой бабушка, – Отвоевался уже, молодые-то не справляются, а он туда же!
– А я говорю: К начальству! И требовать! С бюрократами сюсюкать нельзя! Они по-хорошему не понимают!
– Взятки они понимают, – входя в комнату, вставил слово зять. Он пришёл с работы и пока переобувался, слышал весь разговор из коридора, – Вон Миртюсян в прошлом году только на очередь встал и уже с квартирой. Ясно без взятки не обошлось. Может мне кредит взять, да дать им «на лапу»?
– Не позволю! – вскипел дед, – Я не за это воевал!
– Тихо-тихо! – успокаивала его бабушка, – Я тебе сейчас валерьяночки накапаю, – она направилась в свою комнату за лекарством.
– Ой, да когда это было! – продолжал зять, – Сейчас уже жизнь другая.
– Всё равно не позволю! Мы сами эту жизнь делаем! И если все пойдут на поводу у этих взяточников, честных людей не останется! А мы своё требуем! Нам по закону положено! Сам завтра пойду! По столу кулаком стукну!.. – дед вдруг побледнел и, схватившись за сердце, стал оседать. Дочь вскочила, подставила ему стул и помогла сесть:
– Папочка, успокойся! Я сама схожу! Только послезавтра, завтра меня с работы не отпустят второй день подряд…
– И потребуй! – просипел дед.
– И потребую, – соглашалась, поглаживая отца по плечу Ирина.
– Обещай, что не будешь с ними сюсюкать!
– Обещаю, папочка, обещаю! Ты только не волнуйся!
– Господи, да что ж ты заводной-то такой! – дрожащей рукой держа ложку, отсчитывала капли бабушка, – …Пять… шесть… всё б тебе воевать!.. Семь… восемь… неугомонный. На, выпей и успокойся!..
– Успокоишься тут с вами, – проворчал дед, глотая лекарство, – Ничего без меня не можете! Вот как тут можно помереть? Вы же без меня пропадёте!
– Пропадём, Витюш, пропадём! – соглашалась бабушка, – А ты не помирай! Поживи ещё! – предложила она.
– Ладно!.. – безропотно согласился обессиленный дед.
– Пр-р-рападём! Пр-р-рападём! – послышался истошный вопль с кухни.
– А чем это горелым пахнет? – повёл носом больной.
– Ох! – всплеснула руками бабушка, – У меня ж там мясо жарится! – и стремглав выскочила из комнаты.
В кухне стоял чад. Гастелло раскачивал головой и истошно верещал:
– Пр-р-рападём! Пр-р-рападём!
– Тьфу ты, негодник! А ну, замолчи! Не каркай! – Бабушка выключила конфорку под раскалённой сковородой, распахнула форточку, схватила клетку и отнесла попугая в большую комнату.
– Понятно. Поужинали! – проворчал дед.
– Ничего я сейчас быстренько картошечку с селёдочкой сготовлю, – утешила всех бабушка.
Присмиревший Гастелло огляделся на новом месте и робко, будто проверяя связки, произнёс:
– Кар-р-р… Кар-р-р… кар-р-ртошечку…
Вадька, купаясь в ванной, сквозь шум воды слышал крики взрослых из комнаты. «Чего они там расшумелись? Наверное, мама опять по поводу квартиры ходила».
Когда он вышел из ванной, семья уже рассаживалась за круглым столом. Кухня проветривалась, и ужинать решили в большой комнате. Посередине стола стояла глубокая тарелка с картофельным пюре. Рядом солёные огурчики, законсервированные бабушкой прошлым летом, и селёдка под кружочками лука. Вадька почувствовал, как заурчало в животе. В это время над клеткой вдруг вспорхнул зелёно-жёлтый лоскут и Гастелло, горланя во всю глотку: «Дер-р-ржи его!», вспорхнул сначала на папину голову, а затем, сделав круг, устроился на люстре.
