– Нет, нет! Не могу, руки дрожат – зацеплю ребёночка.
Поручик берёт нож у рыдающей девушки:
– Откуда начинать?
– Чуть ниже пупка.
Стиснув зубы, чтобы не потерять сознание, муж осторожно разрезает живот супруги. Дальше берётся за дело пришедшая в себя медичка: верёвочками от нарукавной повязки убитой матери перевязывает пуповину, командует поручику снять нательную рубаху, заворачивает младенца.
Бой к тому времени утих. Новоиспечённая «акушерка» виновато прячет глаза:
– Вы уж на меня не сердитесь, что я сама не смогла сначала.
Возле разбитой повозки останавливается группа всадников. Одеты кто во что горазд, только передний в лохматой огромной папахе и кавалерийской бурке.
– Привет от батьки Махно, поручик, – всадник спешился. – Изрядно он вас потрепал. Ты, наверное, думал, вас красные долбят, ан нет – батька постарался. Ему что белые, что красные – все одним миром мазаны.
Кивает одному из махновцев, тот вплотную приближается к медсестре и втаскивает её в седло. Она кричит, сопротивляется. Поручик одной рукой держит ребёнка, а другой пытается выхватить пистолет.
Махновец шашкой чиркает по лицу офицера:
– Не балуй, а наган дай сюды. И за неё не переживай: от объятий ещё ни одна баба не умирала.
Снимает папаху, протягивает отцу, которому только что оставил кровавую метку на всю жизнь.
– В тэбэ козак чы дивка? В моей папахе как раз поместится.
– Девочка, – превозмогая боль, хмуро отвечает поручик.
Всадники с гиканьем скачут прочь.
* * *
В хате Сидора. Анна штопает рубашку сына, которую он разодрал, упражняясь в ходьбе по натянутой проволоке.
– Когда-нибудь лоб расшибёшь, будет тебе цирк.
– Ага, дяденька ходил, ничё не расшиб.
Мать отрывается от шитья и со смешком:
– Он настоящий акробат, специально этому обучался.
Доня слегка облокачивается о колени матери:
– Вот я и учусь, артистом буду, а ещё писателем и врачом. – Он утвердительно хлопает мамку по колену.
– Да тише ты, на иголку наткнёшься…
Входит бабушка Аксинья, её домик неподалёку.
– Слышала, слышала, как Донюшка на трёх работах управляться собрался. Куда деньги-то складать будешь?
– Басиня, а я тебе новые валенки куплю, как у Рельсы Шпаловны… Ты же такие хочешь?
– Ну спасибо, внучок, дай Бог дожить до того времени.
Бабушка притягивает к себе мальчика и нежно гладит по бритой голове.
– Огород-от не копан ещё? Сидорка ведь заключённых прислать обешшал.
– А вот Баося и пошла за ними, – вмешивается внук и подбегает к окну.
– Идут, идут, – радостно кричит он и пулей вылетает на улицу.
Аксинья ставит табуретку рядом со снохой:
– Я чё хочу сказать-то, Аннушка. Вы не переживайте за малого, что он иногда околесицу несёт. Шалгерасимыч говорит, что это у него после электрического удара, когда он на провод наступил. Пройдёт, мол, заживёт. А сны его, которые он всё время рассказывает, записывать надо бы. Как знать, чем всё обернётся.
– Согласна с вами насчёт «записывать». Только не по себе делается, когда слышишь, например, такое: дяденьку с усами в каменный домик несут… Какого дяденьку? Какой домик? А про грибы вы же сами, Аксинья Евтифеевна, слышали.
– Ну да, – подтвердила бабушка. – Большие, до самого неба. Я ещё спросила: опята, мол, или грузди? А он снова за своё: да нет, их не едят, они из дыма, отравленные.
Со двора доносится шум ребятни, играющей в войнушку на задах огорода. Выделяется звонкий голос Дони:
– Ура, мы победили! Мотайте из окопа, он мой личный, мне могилку вырыли.
